— Лучше, чем ты думаешь, — дерзко ответил Иван. Ему не хватило духу сказать брату, что за прошедший год он смог продать только две картины. Может быть оттого, что представлялся чужим именем?
Александр был не единственным, кто затрагивал подобную тему.
— Вам стоит бросить это занятия, — сказал смотритель одного из художественных салонов. — Оно совершенно не приносит вам прибыли, одни только расстройства. Картины получаются сухими, в них нет ничего, что бы притягивало взгляд.
Иван нахмурился, и не скрывая гнева произнёс:
— Чем вы здесь занимаетесь? Продаёте? Вот и продавайте.
Слова этого мещанина стали для него подобно пощечине. Куда же делись четырнадцать лет его жизни? Канули в пустоту? На что он их потратил? На простое марание листов? Почему труды Петра окупились, а его нет? Неужели все потеряно? Множество самых разных вопросов терзали его голову. Он не знал, куда от них скрыться и возможно ли вообще это сделать. Они раздирали его изнутри, не давая покоя, заставляли жалеть и сомневаться.
В такие момент, когда разочарования от самого себя захлестывало его, он вспоминал о Сиреневом Саде, где были матушка и дядюшка Лев, которые непременно приободрили бы Ивана.
Как в бреду он вышел на набережную, и остановился, вцепившись в перила. Иван смотрел на мутные воды Вены, бегущие куда — то в сторону юга и не видел собственного отражения, но зато в вечерний час в воде отлично отражались огни Птицыно, пристанище жалких гадалок и прорицателей. Неизвестные искорки маняще искрились в тёмной воде, приглашая зайти.
И Иван подумал, что если не пересечёт мост сейчас, то завтра наверняка одумается и упустит свой шанс стать тем, кем желал. Но даже будучи в отчаянии не стоило бросаться в огонь, не захватив с собой ведро воды.
Купив за копейку у проходящего мимо тряпичника замызганный плащ, больше похожий на половую тряпку, он накинул его на плечи и чуть не показал прохожим свой ужин. От ударившего по носу запаха тухлой рыбы в желудке всё скрутило. Но покупка того стоила, она укрыла его до самых пят, скрыв и кюлоты, и сапоги.
Хоть Иван все решил, и даже скрыл свою личность, но каждый шаг по мосту, приближающий его к ярким огням, давался ему с трудом, словно он балансировал на острие иглы.
Иван одинокой тенью брел по мосту, стараясь рассмотреть противоположный берег из — под капюшона. Но световой карнавал слепил его, и мужчина понял, что не сможет ничего увидеть, пока не перейдёт на другой берег. Даже шум с той стороны доносился до него, как — то приглушённо.
Стоило сойти с моста, как режущее глаз буйство красок исчезло, и появились обычные фонари на жиру. Эта деталь была единственной, что напоминала о той стороне берега, которую Иван оставил за спиной. Теперь повернуть назад уже не представлялось возможным.
Кривые и обшарпанные здания из кирпича окружали его, отходы валялись прямо на мостовой, и несло невообразимой вонью, словно он попал в свиной хлев. С другого берега район выглядел совсем иначе, огни были лишь красивой обманкой. Кто — то неумело, но весело играл на гармошке, издаваемые ею звуки неприятно резали по ушам.
Иван поморщился. Интересно, подобный реализм устроил бы смотрителей художественных салонов? Если бы не угроза Тайной Канцелярии, то он непременно попробовал бы это узнать.
Стараясь, как можно меньше марать сапоги, Иван обходил гнилые объедки, экскременты, и даже завернутый в покрытые плесенью пеленки, гниющий кусок человеческой плоти. На пути ему в основном попадались пьяницы в изодранных рубахах, которые обтирали углы и стены, ища в них опору для своих, почти истлевших тел.
Отвращение накатывало на Ивана волнами, каждый раз, когда, он видел, что-то до ужаса омерзительное, то жмурил глаза до цветных кругов. Но желание идти дальше и поскорее выбраться отсюда пересиливало тошноту. Он уже сомневался, в том, что найдёт здесь то за чем пришел.
Среди мещан и аристократов ходило множество слухов и домыслов о самом ужасном из районов Царь — Града — Птицыно. Но не многие могли похвастаться подлинным знанием. В основном они все сходились на том, что этот район являлся грязной ямой, где путаны, колдуны и нечистая сила, устраивала оргии. И пересечь мост для обывателя, значило добровольно спуститься в ад.
Что ж, кое в чём злые языки были правы. Птицыно действительно походило на выгребную яму, так же здесь располагалось множества публичных домов (их Иван увидел на самой широкой, видимо, главной улице), а также посвященные, которым страх мешал жить среди людей, забивались сюда, словно крысы в мусорную яму, доживая свой век в нищете и голоде.