Следующим же утром картина было отнесена в художественный салон на Золотой Аллее. Увидев его, идущего мимо витрины, смотритель закатил глаза, внутренне обращаясь к небу.
— Ох, сударь, у нас очень много картин в последнее время. Приходите позже, — загнусил смотритель, желая поскорее от него избавиться.
— Это последняя, — твердо сказал Иван. — Если вы сегодня не сможете продать её, то я больше никогда не переступлю порог вашего салона. Нет, я выброшу все кисти и краски, а холсты отправлю в печь, — добавил Иван, предавая своим словам вес.
Смотритель с недоверием покосился на него и после нескольких мгновений раздумья, он со вздохом всё же принял картину.
На обратном пути в квартиру, тревожные мысли одолели Ивана. Стоило ли произносить столь громкие речи? А вдруг ещё утром притягивающая взгляд картина перестанет это делать? Как он сможет расстаться со своим трудом? Нет, лучше оторвать себе руки.
Но Ивану не пришлось ни сжигать холстов, не отрывать рук. Следующим утром пришла записка из художественного салона. Картина была продана в тот же день. За неё чуть не устроили битву, публика требует ещё. И Иван с радостью исполнит их желание.
Пигмент мешался с солнечной пылью и маслом, создавая незаменимые краски. Иван подметил, что они даже на холст ложатся лучше, чем обычные. Ему стали поступать личные заказы, и он практически перестал отдавать свои картины в художественные салоны.
Только узнав настоящую фамилию автора высший свет принял его в свои объятья, восхваляя и преумножая успехи. Двери самых родовитых домов столице распахнулись перед ним, и не было ни одного приёма на котором бы какой — нибудь граф или барон не хотел познакомить Ивана со своей сестрой или дочерью.
Но мужчине было не до этого, работа захлестнула его, словно яростная волна и закружила в водовороте образов и цветов. Он бы ещё долго не вынырнул оттуда, если бы в один из дней шкатулка с порошком не опустела.
В высшем обществе Иван объявил о своем кратковременном перерыве, и дождавшись пока Фёдор уйдет на вечер к Дольским, которых он в последнее время посещал всё чаще, решил следовать хорошо запомнившимся маршрутом.
Иван накинул заранее приготовленный плащ, прошлый по прибытии домой он тут же отправил в горнило печи, и взял экипаж до трактира, на который он по чистой случайности набрёл в тот вечер. А дальше он последовал совету владельца лавки и прошмыгнул в Птицыно тем же путем, которым в прошлый раз его покинул.
Дело было к весне и вонь трущоб стала ещё невыносимей. Все отходы и мусор, схваченные зимними морозами, оттаяли с прибытием южного ветра. Из глубины района тянулся ужасный трупный запах, которого Иван не заметил в свой прошлый визит. Желудок скручивали неприятные спазмы и Ивану совершенно не хотелось знать откуда так тянет мертвечиной.
Немного путаясь в лабиринте трущоб, он все же смог выйти на главную улицу. Колдовская лавка была на том же месте. Ничего не поменялось. Даже сударь Ужастин был всё так же приветлив.
— Ваше Сиятельство, вы довольно поздно, я уже хотел закрываться, — его голос звучал устало, а свечи почти догорели, от чего тени казались ещё гуще.
— Я бы вновь хотел приобрести солнечной пыли, — на прилавок, со звоном, опустился кошель.
Губы мужчины растянулись в улыбке.
— Я знал, что Вы ещё заглянете.
Сударь Ужастин снял с полки хлопковый мешочек и протянул Ивану. Тот развязал бечевку и заглянул внутрь. Мешочек действительно был наполнен нужным ему порошком.
— Стоит ли мне раздобыть ещё? — немного лукаво спросил владелец лавки.
— Стоит, — кивнул Иван, — и как можно больше.
— Доброго Вам здравия, — прокричал сударь Ужастин, в спину, уходящему Ивану.
Не смотря на радость от приобретения, он лишь хотел поскорее убраться отсюда, подальше от этой грязи, запаха и нищеты. Подальше от этого района. Покидая Птицыно через дыру в заборе, он никак не ожидал, что его схватят за капюшон.
Сначала Иван растерялся и впал в ступор, а затем понял, что нужно ударить напавшего на него и бежать. Но предпринимать ничего не пришлось. Его отпустили, и благодаря вспыхнувшему в чужой руке огоньку, Иван понял, что перед ним стоит Олег.
— Что ты?..
— Иди за мной, — перебил его младший брат, и погасив огонек, тенью выскользнул из подворотни. Скрипнула дверь дома, напротив.
Иван тяжело вздохнул. Ему было не по себе, словно его поймали на чем — то противозаконном. В сущности, так оно и было. Но мужчина не собирался краснеть, как зелёный гимназист, стоя перед младшим братом. Поэтому, Иван поднимался по скрипучей лестнице с полной решимостью не оправдываться, а поставить Олега перед фактом. Но тот вовсе и не собирался поучать его или допрашивать.