И пусть картины без солнечной пыли стали, тускнея и хуже, люди подобного даже не заметили. Эта толпа, это общество никогда не восхищались им, как художником. Теперь ему стали понятны, и усмешки Потакова, и его насмешливый взгляд. Он понимал всё с самого начало. Жар бросился Ивану в лицо, когда он осознал эту простую истину.
Иван стоял там, в тени портьера одной из лож, когда шёл аукцион. Маково красный, готовый ронять сл1зы и кричать в голос. Но даже, если бы он взвыл, то не смог бы заглушить рёв толпы. Не дожидаясь конца аукциона, он ушёл.
Когда к нему без предупреждения зашёл Александр, Иван решил действовать на опережения и заговорил:
— Я уеду, как только всё продам. Обещаю.
— А есть ли в этом смысл? — спросил Александр со смирением в голосе.
Иван напряженно молчал, ожидая, когда брат продолжит.
— Вчера одну из твоих картин доставили ко двору.
Внутри Ивана всё замерло, его вновь бросило в холодный пот, и подавшись вперёд, он поспешно произнес, не узнавая собственного голоса:
— Ну же, говори.
— Она его не впечатлила, — выдохнул Александр, и в этом движении было неописуемое облегчение.
Иван понял, больше им ничего не грозит и можно остаться в столице. Всего на мгновение он почувствовал облегчение. Но под матрасом всё ещё лежало письмо, предвещающее семье Орловых гибель, и это обстоятельство не позволило Ивану в полной мере насладиться моментом.
— Не печалься, — попытался проявить участие Александр.
Иван покачал головой, растягивая губы в легкой улыбке. Император хотя бы был с ним честен.
— Теперь ты можешь не распродавать все своё имущество, — сказал Александр, и Иван понял, что его помиловали.
Если люди хотели купить его фамилию, или близость к политической верхушке Империи, то хорошо, он готов был им это продать. Человек решившийся его шантажировать, всё ещё с ним не связывался, и это тревожило мысли и держало его в постоянном напряжении.
Он рассчитывал набрать оставшуюся сумму, продав новые картины. Но уже через несколько дней понял, что всё гораздо сложнее, чем представлялось.
— Как это продали лишь одну? — изумлению Ивана не было предела.
Всего две (или около того) недели назад люди готовы были драться на дуэлях, чтобы получить хотя бы мазок, вышедший из-под его руки, а сейчас из десятка полноценных картин была продана всего одна. И где! На Золотой Аллее!
— Понимаете, Ваша Светлость, — нерешительно замялся смотритель художественного салона. — Тем, кто стоит выше, виднее.
Пусть он не смотрел Ивану в глаза, и говорил больше себе под нос, словно в неудачи Ивана была его вина, слова, произнесенные им, прозвучали, словно приговор. Для Ивана, как будто небо рухнуло на землю. Он вернулся к тому с чего начал.
Вот почему Александр советовал ему не расстраиваться. В который раз слепцом оказался лишь Иван. Даже видя правду, он не хотел её признавать, и в глубине души ему были важны лишь слава и почёт. Оказалось, что быть честным с самим собой ужасно мучительно.
Падение с пьедестала гения вышло болезненным. Иван чувствовал, словно раскололся на множество маленьких осколков, и больше не сможет себя собрать. Это боль настолько ослепила его, что Иван забыл обо всем, что до этого тревожило его дух. И даже любящий покутить Олег, оставил его в одиночестве переносить случившееся.
— Ха, — фыркнул он, — подумаешь, Императору не понравилось. Этот тиран денно и нощно сидит в своем дворце и нет ему дела до людей.
Но как бы Олег не рассыпался в утешениях, Иван оставался всё таким же подавленным.
— Я бы с радостью разделил с тобой эту чашу горького вина, но мне действительно нужно идти, — сожаление Олега было искренним. — Давай встретимся завтра. Завтрашний вечер у меня точно свободен.
Иван ничего не ответил и покинул его квартиру.
— Мне действительно жаль, — доносилось ему в спину.
В трактир он отправился в полном одиночестве, желая лишь заглушить голос истины в своей голове и разрушить себя окончательно. После этого всё заволок туман. А затем он впервые за свою жизнь очнулся в канаве. Его спутниками были: боль в теле, пустые карманы и холод. Дело шло к зиме и ночью Ивана покрыл иней. Добираясь до дома, он старался, как можно меньше попадаться людям на глаза. Иван мог судить о том, что ему это удалось, так как ни одна газета не пестрила заголовкам: