Женщина (поднимается, подходит к мужчине, обнимает его за плечи). Ждала... ждала... ненавидела, но ждала... прости меня, если хочешь, ты можешь простить меня и остаться, можешь не прощать и остаться, я знаю точно... только за себя... я могу жить вместе с тобой... я готова жить вместе с тобой... но за ребенка я испугалась... я слишком любила его, чтобы разрешить ему жить... Где? В этом мире? А вдруг он полюбит коньяк «Remy Martin» XO и станет таким же придурком, как ты, а потом его заберут помогать какому-нибудь Ираку, и пришлют мне письмо... вместо сына пришлют письмо... кто мне поможет справиться с мыслью, что его нет?.. Кто? Лучше так, пока он ничего не понимает, и я его не знаю... лучше так... я не могу взять ответственность за чью-то жизнь... слишком много вокруг людей, готовых это сделать, поэтому так много несчастий в нашем мире... мне страшно...
Мужчина. За хлебом... может мне сходить за хлебом...
Женщина. Нет... не надо... если ты уйдешь за ним на два года, я не вынесу... (Плачут и смеются.) Сейчас я схожу и поужинаем, да?.. просто я ведь помню... ты любишь макать хлеб в оливковое масло... с утра думала об этом хлебе и забыла...
Мужчина. Надо пить коньяк... хороший коньяк, он расширяет сосуды, кровь течет... течет по широким сосудам кровь... к сердцу течет, к голове... течет, и мозг хорошо работает, ничего не забываешь, все помнишь и ничего не путается... все становится на свои места...
Голос. Стоп! Десять минут покурите...
В комнате включается большой свет, — оказывается, это сцена. Мужчина хлопает женщину по носу, встает, замечает, как на сцену входит другой мужчина, уходит со сцены.
Йон. Здравствуй...
Женщина. Привет, вот так сюрприз!
Йон. Мне нужно с тобой поговорить...
Женщина. Давай прямо здесь...
Йон. Здесь?
Женщина. У меня сейчас только десять минут, хочешь, посиди, посмотри, — после прогона поговорим свободно...
Йон. Нет, мне этой сцены хватило... а что это?
Женщина (закуривает). В смысле?
Йон. Что вы ставите?
Женщина. А-а-а... прикольная пьеса... хороший парень написал, современный драматург, очень сейчас модный... конечно, не Гарольд Пинтер...
Йон. Зачем?
Женщина. Что зачем?
Йон. Зачем в театре это? Это же неправда...
Женщина. А что тут неправда, да и потом, когда в театре правда была?
Йон. Нет... ну, сейчас и так нелегко переварить все, что происходит...
Женщина. Правильно, вот мы и помогаем...
Йон. Кому? Чем? Этим? Вы должны напоминать о ценностях, ведь есть же что-то, почему мы вообще жить стали? Чтобы все продолжалось, а? Это же не то, все что она, твоя героиня переживает... за хлебом пошла... его арестовали... в самолете... Хорошо, еще тебя не раздели в этой сцене...
Женщина. В другой...
Йон. Что?
Женщина. Меня в другой разденут...
Йон. Ну отлично, все как ты любишь...
Женщина. Послушай, я актриса, мне по большому счету все равно, я должна все уметь...
Йон. Все должны! Все должны включать... включать разум свой... ты же как животное... все уметь невозможно, да и не нужно, — ты человек, ты должна просеивать, через себя просеивать, что можно, а что нельзя, вы вот это все показываете, вы нас окунаете в эту мерзость, которую мы сами для себя наворотили, этот мир, который совсем уже превращается в ничто, уничтожается нами же самими, а вы еще добавляете, жмете на газ, прибавляете скорость, чтобы понеслись в пропасть, вы должны на тормоз нажимать, останавливать нас должны, ловить секунды, минуты — показывать, что ценное мы создали и как это сохранить в будущем, а вы с вашими современными уебками — стираете в порошок, последнюю надежду — в порошок, весь ваш сраный театр! Вы и Шекспира поставить по-человечески не можете, и новое уже все заранее обгадили вот такими вот постановками...
Женщина. Ты чо пришел, чего тебе надо, опять мне лекции читать, так мне хватило, когда мы жили вместе!