- А то, вещь, я скажу.
- Тогда угощаю. - И придвинув ему бокал, сделал заказ снова, но уже не вы-пендриваясь.
После двух рюмок по сто и двух по пятьдесят музыка по мозгам уже так от-чаянно не шарахала, она чудесным образом отошла на задний план, и я, к своему удивлению вдруг понял, что тоже могу читать по губам. Я даже попытался с кем-то заговорить на эту тему, и вроде просил кого-то, что-то произнести и меня, конечно, послали в далёкие дали, без всякой конкретики. То есть я так и не понял, стоит ли мне обижаться, со всеми вытекающими, или нет, и что бы ни загружать разум столь сложной задачей, заказал сразу двести, за что удостоился уважительного взгляда бармена.
В общем, где-то, через час, а может быть два, когда я окончательно забыл, зачем я сюда пожаловал, меня вынесли из Кингстона вперёд ногами, и по-грузили в такси, а я радостно улыбался, предвкушая утренний похмельный террор.
Утро китайского пчеловода.
Вот представьте, что вас контузило, не дай Бог конечно, но вдруг! Голова ваша болит как три головы, да что там голова, всё у вас болит как три и при всём при этом, вас ещё выворачивает наизнанку (ВСЕГО). Я в прямом, а не в переносном смысле.
Представили? А теперь помножьте всё это на пять, и вы поймете, как мне было хреново. Но надо сказать затесался среди всех этих сплошных минусов, один мааааленький плюс, мне сегодня не приснился ни один кошмар, мне вообще ничего не приснилось. Я поворочал в голове эту мысль, связал её с алкогольным опьянением, прикинул, сколько мне потребуется дней, что бы допиться до белой горячки, и отбросил её на фиг. Даже кошмары, эти изма-тывающие ночные твари, не дающие ни минуты ночного отдыха, не стоили таких отчаянных мер. А что тогда делать? Интересно, а многие из вас боятся засыпать? Я конечно не боюсь, я понимаю, это всего лишь кошмары, и я как-то научился не погружаться в них полностью, не переживать так, как если бы я был их непосредственным участником, однако каждое новое утро мне сто-ит огромных усилий собрать себя в кучу и заставить шевелиться. Умываться, чистить зубы, исполнять положенный канон и-цзинь-цзин или комплекс се-верной традиции, одеваться, идти на работу.... РАБОТА! ШЕФ! ТВОЮ МАТЬ!!! Я рывком спрыгнул с постели и со стоном схватился за голову, за живот и за печень, или почку? Понятия не имею, чего там справа находится, но заболе-ло ужасно.
- Курррва мать ити. - Проблема с шефом моментально отошла на второй, а то и на третий план. На полусогнутых я добежал до санузла и напугал унитаз. Потом, забравшись в ванную, открыл душ и встал под кипяток, даже не сняв плавок, меня колбасило так, что я практически не чувствовал горячей воды. Это что же я пил такое вчера? Неужели коня денатуратного подсунули? - Уроды кингстоновские, бармен штопаный, если в ближайшие пятнадцать минут не сдохну, я из тебя, дятел ты длинный, узлов-то понавяжу! - Бессвяз-но бормотал я угрозы, трясясь под горячими струями воды. Ну а теперь са-мое главное, вырубаем горячую и даём на полную холодную воду. - МААА-АМААА! - Лишь бы устоять.
Через полчаса, выжитый как лимон я приплёлся на кухню и, включив кофе-варку, уставился в окно. А ведь я ещё и машину где-то бросил, алкаш. Вздох-нул, грустно сам себе посочувствовал и тут глаза мои наткнулись на давешнего дворового заседателя, он сидел на качелях и смотрел на моё окно. Я вздрогнул. Я был просто уверен, что он меня видит, хотя из-за разности освещения на улице и дома это было невозможно. Он не просто смотрел на то окно, за которым я прятался, он конкретно смотрел мне в глаза, своими бесстыжими маленькими поросячьими глазками и взгляд был настолько не добр, что у меня даже затылок заломило. Прямо мистика какая-то. Я сглотнул, почувствовал резь в пересохшем горле, а на лбу и шее мгновенно выступила холодная и липкая испарина, и именно в этот момент за своей спиной я услышал странный звук, который ну ни как не мог раздаваться в моей квартире. Кто-то шёл по коридору, шлёпая босыми ступнями. Шёл нарочито медленно, как будто хотел, что бы я запомнил каждый его шаг и особенно тягостную тишину между этими неотвратимыми шагами и при этом интенсивно шуршал руками по старым обоям. Премерзкий звук.
А что я? Я залип у окна не смея обернуться, такая на меня накатила паника. Единственное, что я смог сделать, так это сгорбиться, как будто ожидал уда-ра, и в то же самое время внутри тряслись все поджилки, ища выход, пытаясь растормошить неповоротливое тело, заставить сделать хоть что-нибудь!
Шаги достигли порога кухни и затихли, повисла напряжённая тишина, лишь кофе машина всхлипывала остатками воды, как бы уже оплакивая мою судьбу, да за окном какой-то малец с гиканьем напал на стаю голубей и весело засмеялся, когда те шумно вспорхнули. "Вот она, новая жизнь, вместо моей". Пронеслось в голове.
- Ну чёа? Кофе нальёшь, или так и будешь из себя статую гордого одиночест-ва изображать? - Клянусь чем угодно, я никогда не смогу описать, что я ис-пытал, услышав эту фразу, сказанную неприятным гнусавым голосом. Не придумали ещё такого слова, а слова "отпустило" и "облегчение" вообще не о чём.
Я повернулся на своих одеревенелых ходулях, и при этом, на левой ноге у меня до кучи свело икроножную мышцу.
- Ты кто? - Просипел я и откашлялся. Что-то у меня сразу всё из строя по вы-ходило, так трусить нельзя, с такого перепугу, помноженным на перепой, и в деревянный макинтош переодеться недолго.
- Ну ты даёшь папаша, охмурил невинную девочку и в кусты? - На счёт не-винной девочки она явно перегнула, не ходят невинные девочки в одной кожаной куртке, на голое тело, по чужим квартирам так непринуждённо, для этого опыт нужен.
- Так мы в баре познакомились. - Дошло до меня.
- Ага, где у тебя чашка? - Она не стала дожидаться ответа и полезла по шка-фам, как бы невольно выставляя самую аппетитную часть своего тела. Кур-точка-то была короткая, а шкафчики висели высоко.
- Я что-то плохо помню наше с тобой знакомство. - В горле снова начало першить.
- А чего там помнить?
- Вот и я думаю чего? Надо бы освежить воспоминания. - И подхватив де-вушку на руки, уволок её в спальню, ишь "чего там помнить".
Через двадцать минут мы вместе пили кофе, который пришлось подогревать в ковшике и разговаривали о вчерашнем вечере и всякой ерунде, нам просто весело было. Она смеялась, вспоминая мои пьяные чудачества, я тоже смеялся, так как ни черта не помнил и смеялся бы дальше, если бы она не напомнила, какой крутой байк я купил вчера у Гефеста.
- Какой ещё байк? У меня же машина. - Вяло запротестовал я, хотя уже по-нимал, что именно так оно и было.
- И ты ещё спрашиваешь какой!? - Она от изумления даже привстала. - Да ты у него ночного скакуна купил! Все так и попадали, когда вы по рукам ударили! Никто не мог поверить, что Гефест продал легенду!
- Легенду?
- И ты ещё спрашиваешь! - Снова повторила она. - Это же байк самого Род-жера Тиверсена!
- А кто такой Роджер Тиверсен? - Тут она шлёпнулась своей прелестной поп-кой на табурет и, подперев кулачком подбородок, уставилась на меня в пол-ном недоумении.
- Ты вообще кто такой? - Я не зная, что она имеет в виду, пожал плечами. - Понятно, ты цывил и диванщик. Не пойму только как ты умудрился Гефеста на такое уломать, вроде он не пьяный был. - Она ещё раз внимательно по-глядела на меня. - Ладно, так и быть, расскажу. - Роджер Тиверсен, одна из самых загадочных фигур американского байкерского мира, с ним связанно столько легенд, что никто уже толком не знает, где правда, а где так, досу-жие выдумки. Что достоверно мы о нём знаем? Он родился где-то в Вискон-сине, с семнадцати лет колесил по дорогам родного штата на своём Индиан, по прозвищу ночной скакун, и никогда не вступал ни в одну байкерских банд...
- А если короче? - Меня как-то мало интересовало жизнь некоего байкера, тем более что это очередной американский новодел. Если нет возможности похвастаться древней историей, они начинают её выдумывать.
- Ладно. Он путешествовал всегда в одиночку, много ездил по разным шта-там, был очень уважаем в байкерской среде, часто помогал своим собратьям по дороге попавшим в беду.