– А петь ты умеешь? – спросил Кончак у отрока, когда после трапезы подозвал его к своему костру.
– Да, хан.
– Спой что-нибудь. Если мне понравится, то развлечёшь гостей на свадьбе моей дочери, когда завтра вернёмся к нашим вежам. Сват любит добрые песни.
Отрок кивнул, задумался, кашлянул, прочищая горло, и негромко затянул песню о коне, несущемся по бескрайнему полю, о звёздном небе, о ржаных полях, о своей любви к родной стороне. В середине песни его тихий голос окреп и взвился звонкой птицей, полетел над притихшей степью, унося суровых воинов в неведомые дали, где алая заря окрашивает небо, а затем снова опустился вниз, заскользив по терпкому емшану и стелившемуся по ветру ковылю проникновенными звуками, что рождались, казалось, прямо из его души.
– Любо, – почему-то хрипло произнёс хан. – Свату должно понравиться. У тебя славный голос. Жаль, что он скоро огрубеет, когда ты повзрослеешь…
– Нет, не огрубеет, – покачал головой Овлур, вставая.
– Почему?
Отрок молча указал левой рукой в место между своих ног, а правой сделал резкий жест, словно отсекая что-то.
– Иди спать. Завтра встаём с рассветом.
Негоже показывать мальчишке свою жалость, которая оскорбляет и делает слабым. Лишь кивнул, обозначив, что всё понял. Хан встал и отправился в свой шатёр, лично перед этим проверив дозоры, хотя знал, что его сыновья, Тотаур и Бякоба, уже сделали это. В степи было неспокойно.
Хан Гзак
Хан Гзак шёл на Русь за полоном. Около трёх седмиц назад полк Романа Недзиловича, посланный князем Киевским Святославом Всеволодовичем, взял его вежи, пока большая часть орды перегоняла стада и табуны на новые пастбища. Русичи забрали его людей и тех коней, которые паслись недалеко от ставки, поэтому хан предпринял ответный набег, чтобы выкупить своих и восполнить потерю имущества.
Гзак велел спешно готовить всё необходимое для похода. В телеги, запряжённые не волами, а лошадьми, для более быстрого продвижения, складывались снедь и многочисленный запас стрел. Оси колёс тщательно смазали жиром, чтобы в степи, где звук разносился очень далеко, никто не смог услышать его приближение. Воины горели желанием отомстить: ведь в полон попали их семьи и рабы. Теперь русичи сполна расплатятся за жадность и вероломство своего Великого князя.
Вернувшиеся из разведки воины доложили, что у Сюурлия стоят вежи хана Кончака, и что тот готовится к свадьбе. Что ж, было бы хорошо отдохнуть и попировать перед решающим рывком. Пусть люди и кони восстановят свои силы, мужчины поохотятся и сбросят напряжение с рабынями, которых предложит своим гостям хан Кончак по закону гостеприимства.
Не успев добраться до наступления темноты, заночевали, разместившись в глубокой балке, чтобы свет от костров не выдал их расположение. Поутру же перед взором хана в молоке ползущего от реки тумана показались шатры, стоящие на широких телегах. Видимо, свадьбу уже отпраздновали, потому что в стане стояла тишина, нарушаемая лишь редким ржанием и фырканьем лошадей, пасшихся неподалёку со спутанными верёвками передними ногами.
Но чем ближе Гзак подъезжал к вежам, тем явственнее проступали из тумана стяги, лениво колыхаемые лёгким ветерком – эти треугольные красные полотнища, которые так ненавидел хан. В ставке находились русичи.
Князь Игорь Новгород-Северский
Князь Новгород-Северский Игорь Святославич не спеша ехал на добром коне во главе дружины из трёх сотен конных, направляясь в сторону Сюурлия, где располагалось становище хана Кончака, его давнего друга, побратима и будущего родственника. Рядом, плечом к плечу, следовали брат Всеволод, князь Трубчевский, сын Владимир и племянник – Святослав Ольгович, князь Рыльский.
Дюжина выносливых степных лошадей, связанных друг с другом, двигалась в центре отряда и бдительно охранялась воинами. На головной, гордый оказанным доверием, сидел один из отроков, время от времени оглядываясь на остальных, нагруженных тюками. В тюках находились золотые и серебряные монеты, ткани, чеканные чаши и кувшины из серебра, женские украшения – положенный обычаем выкуп за невесту.