Не скажу, что из нас с ним сразу же получились классные специалисты, но относительно нормально мы стрелять научились.
Ну вот, уже завтра мы отбываем из Порт-Артура. И так больше двух месяцев здесь пробыли. Для нашей героической сотни, состоящей сейчас из семидесяти девяти человек, даже поезд отдельный распорядились выделить. Чтобы всё свое хозяйство мы могли забрать.
Сейчас мои казачки обустраивают для своей поездки теплушки. Знаменитые «сорок человек или восемь лошадей» вагончики.
Вот в одном из таких вагонов и я поеду. Правда, мне, как офицеру и командиру, более комфортабельное место готовят…
Ну а я сейчас мотаюсь по лавкам и магазинам. Покупаю своим домашним подарки и сувениры.
С утра я нанял извозчика и он меня возит теперь. И даже подсказывает иногда, куда нам лучше заехать.
Со мною ещё и Семёнов ездит, казак из нашей станицы. Он при прорыве был тяжело ранен, и только вчера выписался из госпиталя.
И так как толку с него не очень много сейчас, вот он и ездит со мной в качестве сторожа моих покупок, ну и охраны…
Я приобрёл лаковые шкатулки, красивые гребни и заколки для волос нашим женщинам, Степанычу с Семёном тоже подарки подобрал.
Выхожу из лавки и отдаю покупки Семёнову. Мне навстречу по тротуару движется какой-то подпоручик из пехоты.
Отметив в его образе какую-то странность, я собираюсь садиться в коляску и в этот момент слышу:
— Смерть кровавым палачам! Сдохни, царский прихвостень!..
Я оборачиваюсь и вижу, как давешний пехотный подпоручик целится в меня из нагана…
Время внезапно почти останавливается и пропадают все звуки…
Я вижу открытый рот подпоручика, его блестящие, выпученные глаза.
«Обкуренный он, что-ли?» — мелькает мысль. И сразу же приходит понимание, что же мне показалось странным в этом подпоручике.
Волосы… У него были слишком длинные волосы для офицера…
Ряженый…
Я начинаю уклоняться в сторону от предполагаемого выстрела и понимаю, что не успеваю.
Палец «офицера» медленно-медленно давит на спуск, так же медленно проворачивается барабан нацеленного на меня нагана. Я отчётливо вижу плоские головки пуль в гнёздах этого барабана…
И прыгаю вперёд, прямо на этого ряженого подпоручика…
Время внезапно опять начинает течь с прежней скоростью. Грохочет выстрел, я получаю сильнейший удар в левую сторону, но успеваю сбить террориста с ног.
Его револьвер отлетает в сторону.
Слышу ругань Семёнова, ржание перепуганной лошади…
А я наваливаюсь на бандита и, уже теряя сознание, хриплю:
— Живым брать… Только живым…
Глава 4
Я нахожусь в порт-артурском госпитале уже третью неделю. Пуля этого долбанного террориста угодила мне в грудь, как раз под левую ключицу и повредила лопатку.
Хорошо, что Семёнов мне сразу же перевязку сделал. То есть, сначала он ударом в голову вырубил этого недоделанного кандидата в киллеры, приказал извозчику того связать, а сам уже принялся меня перевязывать. Не позволил мне кровью изойти.
Потом он отвёз меня сразу в госпиталь, а избитым террористом вплотную занялась местная жандармерия. Тот оказался из боевой организации партии эсеров…
В госпитале мне сразу же сделали операцию, вынули пулю и почистили рану. И всё равно, я чуть было дуба там не дал. Хорошо, что станичники мне последнюю таблетку амоксициллина из моей аптечки притащили.
Хоть и просроченная давно, но она мне помогла. Начавшееся было воспаление раны постепенно прекратилось и я пошёл на поправку.
Этот случай, с покушением на такого героического меня, попал во многие газеты. И даже в центральные…
И что тут сразу же началось! На эсеров сразу же повесили всех возможных собак, им же и убийство Стесселя с Фоком приписали!
И вообще… Быть эсэром в России в данный момент, это всё равно, что сразу же признаться в шпионаже в пользу Японии. Бьют их теперь обыватели смертным боем!
Их даже другие революционные партии начали гнобить, если только не хотели оказаться вместе с эсэрами в японских шпионах.
А уж как меня в газетах приукрасили! Я и герой, и красавец-мужчина, рыцарь без страха и упрёка, который походя тысячами громит японцев, выпускает прекрасное оружие и вообще, почти ангел во плоти! И даже фото моё тиснули, где я в парадной форме.
Наверняка из фотоателье выкупили его, где я фотографировался. Выпишусь, надо будет хозяина этого ателье навестить…
Я проклял тот день и час, в который родился самый первый из газетчиков! Ко мне пачками стали приходить письма со всей России, да и не только России, в госпиталь пытались прорваться разные экзальтированные дамочки, готовые на всё!