И тут хозяин ателье валится на колени и пытается целовать мне сапоги.
— Не губите, Ваше благородие! Бес попутал! Я не знал, что оне шпиёны! Оне сказывали, что с газеты оне!
— За сколько карточки продал, сволочь?
— За сто рублёв! Не губите, Ваше благородие! Вот, возьмите! Подарок… Не губите только!..
И суёт мне в руки какой-то перстень.
Вот же урод!.. А если бы это настоящие шпионы были, а не газетчики? И заговорил то сразу по-простонародному. На жалость мне давит…
— Слушай сюда, вражина! Сейчас ты снимаешь всех казаков моих бесплатно и так, как я говорю, а за это я пока забываю про твоё преступление. Но не дай боже, ты опять попадёшься мне!
— Век благодарить Вас буду, благодетель!..
Короче, вся наша сотня на сей раз фотографировалась абсолютно бесплатно. Каждый из казаков получил по персональной фотокарточке и ещё по одному групповому фото. Ну и я, конечно же! Заодно и перстень в подарок мне достался. Ну не отказываться же, раз предлагают?..
Негативы фотографий прямо при мне все были смыты. Теперь то уж точно он никому ничего продать не сможет…
Уроком это ему теперь на будущее будет! Думать же надо, что можно делать, а что нельзя.
А на следующий день наша неполная сотня уже покидала Порт-Артур. Покидали мы его без всякой помпы. Просто загрузились в теплушки и поехали.
С нами же и Семён ехал. Он был зачислен в нашу сотню и теперь, как и все остальные, тащил службу.
Как отличный стрелок и знаток пулемёта, он был назначен мною первым номером эрпээма.
Да и вообще мне теперь пришлось всё штатное расписание переделывать.
В сотне теперь имеется пятнадцать пулемётов. А это уже тридцать человек. Плюс Гобято от своих щедрот выделил нам целых два миномёта.
А это ещё минимум по четыре человека на ствол, а то и по пять. Вот уже и половина всего личного состава занята.
Вот оставшуюся половину я теперь и распределял.
Ну а Семён сейчас всем интересовался, до всех докапывался, распрашивал обо всём.
Правда, только когда он свободным был. А так он вместе со всеми и в караулах стоял, и в охране на остановках, и помогал…
Завидовал он нам, конечно, просто жутко! Он ведь теперь единственный из всей сотни без награды был.
Вот же дурачок! Ведь почти все казаки лучше бы дома сидели, чем под вражеские пули подставляться хотели…
Но это он пока ещё молодой, неопытный. Но это не страшно! Обтешется ещё, поумнеет и поймёт…
По прибытии я сдал командование своей сотней другому офицеру, прибывшему к нам из России.
Поручик Ильин показался мне вполне адекватным человеком. Прославиться и награды получить он, конечно же, тоже хочет, но только не посмертно.
Я рассказал и подробно показал все возможные нюансы нашей службы, посоветовал прислушиваться к мнению станичников. Те то уже не впервой так действуют.
Вроде всё я постарался объяснить, теперь уж от меня почти ничего не зависит.
Сотню я сдал в самом лучшем из возможных видов. По вооружению, так точно она самая лучшая.
Стрелковое оружие почти всё автоматическое у казаков, плюс целых два миномёта. Ровно на две штуки больше, чем во всей остальной армии Куропаткина.
А насчёт боеприпасов для них мне Гобято пообещал помочь, если что…
Ну вот и всё. Я убываю из действующей армии в отпуск по ранению. Станичники меня проводили, помогли занести багаж и устроиться в вагоне.
Раздался гудок паровоза, лязгнули буфера и назад стали уезжать перон с вокзалом, казаки и провожающие, война и прочие страсти. Я еду домой…
Всё своё оружие, кроме пистолета и шашки, я убрал в баул. Первый мой акамээс вместе с разгрузкой для него у меня выпросил для себя Ильин. И даже не поморщился ведь, когда я ему цену в полтора раза дороже акмы назвал. Заплатил всё до копеечки да ещё и доволен был.
Ну а подарочный автомат это и есть подарочный. Он у меня в бауле вместе с винтовкой и патронами лежит.
Дорога до Владивостока оказалась довольно скучной. Поезд еле ехал, подолгу стоял у каждого столба.
Я же читал, играл с попутчиками, такими же офицерами, в карты или шахматы, спал или ел. Вот и все развлечения.
По прибытии во Владивосток меня сразу же чуть не обворовали. Какой-то хмырь попытался прихватить мой баул, но не ожидал, что он такой тяжёлый окажется, а затем огрёб плашмя шашкой по своей бестолковке и больше уже ничего не хотел.
Когда его забирали городовые, тот всё ещё никак не мог свои глаза собрать в кучу. Всё они у него в разные стороны глядеть пытались.
Пусть радуется, козёл, что я ему вообще ручки шаловливые не обрубил!