Гоголь им отомстил. Нарисовал целую галерею взяточников и высокомерных бессердечных бюрократов.
Вот как Гоголь описывает простой народ: После сих… следует необыкновенная дробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множество насекомых, которое зарождается в старом уксусе. Тут есть старухи, которые молятся; старухи, которые пьянствуют… старухи, которые… как муравьи
(«Портрет»)
Старухи — насекомые. В старом уксусе. Или в чернильнице Плюшкина с какою-то заплесневевшею жидкостью и множеством мух на дне. Или в его же графинчике, в который напичкались козявки и всякая дрянь…
И еще про мух: Баранов… преосторожно, прехитро, преинтересно ловит мух, сажает в баночку, обшивает полотном, запечатывает фамильным потомственным гербом и рассматривает при лунном свете.
(Гоголь — Высоцкому)
Преинтересно! Гоголь описал тут не причуду товарища, а свою творческую лабораторию.
…существо… даже не обратившее на себя внимания и есте-ствонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп…
(«Шинель»)
Гоголь и был таким естествонаблюдателем. насадившим на булавку бедного Акакия Акакиевича и наблюдающим его в своем тексте как в микроскопе, и даже после его смерти… Гоголь и описывал Башмачкина так, как энтомолог — муху. Крылышки, жужжалица, лапки, голова, хоботок, брюшко, повадки.
Городничий недаром сравнивает Хлестакова с мухой с подрезанными крыльями. Этой беспокойной мухе подрезал крылышки, конечно не кто иной, как сам естествонаблюдатель Гоголь.
Потеря и поиск — главная драматическая пружина многих текстов Гоголя.
Несчастный Ковалев носится по Петербургу в погоне за своим собственным носом. Встречается с людьми — требует или просит у них помощи. Потому что для этого коллежского асессора человек без носа — птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и вышвырни за окошко!
Ковалев не хочет стать птицей, хотя и умеет, по крайней мере в метафорах автора, летать — обнаружив пропажу носа — он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру. Метания Ковалева по Петербургу, его зигзаги и отчаянные наскоки — напоминают метания испуганной птицы в клетке.
Страшнее потери самого носа для Ковалева — потеря социального статуса, чина. Места на общественной лестнице, и тогда и сейчас заменяющего в России самого человека.
Мало посадить человеко-насекомых в стеклянный ларчик текста и запечатать фамильным гербом. Надо их заставить там бегать, летать, биться, показывать характер, развивать сюжет. В индийских фильмах для создания коллизии часто отрезают руки или ноги женихам или невестам.
И Гоголь не брезговал простыми мотивациями — членовредительством и всякими колдовскими кунстштюками. Ковалеву он отрезал нос, бандуристу содрал кожу, отсек голову Ивасю, искусал Шептиху, заставил Бульбу собственноручно казнить одного своего сына и наблюдать казнь другого, застращал до смерти Хому и прокурора, оторвал руку и ногу Копейкину, сорвал шинель Башмачкину, а потом и значительному лицу, высек Пирогова и унтер-офицерскую вдову, оторвал бакенбарду Ноздреву. внушил чиновникам уездного города такой страх, что они сосульку, тряпку приняли за важного человека, совсем было избил Чичикова…
Для автора — обиженный и ищущий герой — идеальный объект для наблюдения. Он сам тянет сюжет, за ним надо идти следом, только и всего. Если он остановится — дать ему щелчка!
С гоголевскими героями все более или менее ясно — а за чем, за кем бегал Гоголь? Что искал? Какую красную свитку?
В молодости искал место для службы в Петербурге. Обратился за помощью к Фаддею Булгарину, даже похвальные стихи написал, в которых сравнивал Булгарина с Вальтером Скоттом. Получил по его протекции место. Служить, правда, не захотел. Только за жалованьем исправно заходил.
Искал тепло и покой за границей. Кочевал, кочевал по Европе. Заглянул и на Святую землю. И остался разочарован. Не Гробом Господним. Самим собой.
Писал, писал бесконечный второй том, да так и не написал…
Искал дорогу. Ехал, ехал… Куда?
Ковалев, не отнимая платка от лица, сел на извозчика и закричал отчаянным голосом:
— Пошел!
— Куда? — сказал извозчик.
— Пошел прямо!
— Как прямо? Тут поворот: направо или налево?
Так и Гоголь — сам не знал, куда ехал, зачем. Всю жизнь мотался.
Куда-куда… Туда же, куда мы все едем. На кладбище. Стоило суетиться?
Хотел стать профессором истории. Провалился. Искал места на театре. Не взяли. Поступил в чиновники, начал делать карьеру, репетиторствовал. Обрыдло. Ушел. Захотел стать проповедником, учителем жизни — осрамился.