Ради пропитания написал «Вечера». Тут подфартило — встретил Пушкина, Жуковского и прочих значительных лиц. С тех пор никогда не пытался делать что-то — как все, а только по блату. И во многом преуспел. Злодеи, изверги и гонители просвещения — николаи-бенкендорфы-уваровы — ему помогали, проталкивали, чуть не десятилетие содержали за границей…
Бегал он по Европе больше от морозов (еще крепко не любил — жидовских городов), бегал и от самого себя…
Жил. как все писатели в своих произведениях… Литературным хозяйством, словом, анекдотом… Танцевал на балах — только на бумаге. Покупал мертвые души — в тексте. Богател и беднел только вместе с Чичковым. Старел и скряжничал вместе с Плюшкиным. Ел блинцы с Коробочкой. И на черте летал. И в бешеных казацких атаках участвовал…
Вы, может быть, думаете, что я только переписываю…
К концу жизни потерял любопытство, перестал мучить своих литературных героев, стал их даже жалеть, выпустил их из стеклянного ларца. И они разбежались — кто к Тургеневу, кто к Достоевскому, кто к Островскому или к Салтыкову, а позже и к Булгакову.
Почему Гоголь 27-и лет от роду покинул Россию?
Бросивши отечество, я бросил вместе с ним все современные желания. Неперескочимая стена стала между им и мною, Гордость. которую знают только поэты, которая росла со мной в колыбели, наконец не вынесла. О, какое презренное, какое низкое состояние… дыбом волос подымается. Люди, рожденные для оплеухи, для сводничества… и перед этими людьми… мимо, мимо их…
(Гоголь — Погодину)
Да-да. Знакомое чувство. Из-за отвращения от соотечественников. И уязвленного самолюбия.
Погодин писал: Там (в Риме) водворился и Гоголь, бежавший из Петербурга после разных неудовольствий и досад при представлении и напечатании «Ревизора».
Какого рода были эти неудовольствия нам открывает следующая цитата. Гоголь читал «Ревизора» русским в Риме на вечере в пользу художника Шаповаленко. Присутствовавший на представлении Иордан писал: Я слышал, как многие, выходя, говорили: Этой пошлостью он кормил нас в Петербурге. Теперь он перенес ее в Рим.
Многие зрители и сами актеры-исполнители поняли — Ревизора как фарс, пошлость. Но не это уязвило Гоголя так, что он оставил Россию.
Посмотрев собственный спектакль, он испугался. Не непонимания публики. Нет. Представление «Ревизора» открыло ему его собственную природу…
Если бы кто увидел те чудовища, которые выходили из под пера моего…
Гоголь заглянул в себя и понял суть своего писательства.
Его шелкоперство, его словесная потеха над сивыми меринами, свиньями в ермолке и кувшинными рылами, никак не хотела маскироваться под комедию нравов. Под сатиру.
Вышло как у Ноздревского Порфирия — хотел вычесать щенка (показать чиновников и посмеяться над ними), но еще и своих блох напустил (заразил их своими пороками, создал не живых людей, а мутантов).
Стасов писал:… нам приходилось вступать в горячие прения с различными пожилыми… и не пожилыми людьми… уверявшими, что никакой натуры у Гоголя нет, что все его собственные выдумки и карикатуры, что таких людей вовсе нет на свете…
Именно так думал про своих героев и зрелый Гоголь.
В 1837-м году Гоголь писал Прокоповичу: Мне страшно вспомнить обо всех моих мараньях. Они вроде грозных обвинителей являются глазам моим… И если бы появилась такая моль, которая бы съела внезапно все экземпляры — Ревизора, а с ним — Арабески, — Вечера и всю прочую чепуху… я бы благодарил судьбу.
Гоголь сам стал этой молью.
Гоголь — Погодину:…ехать, выносить надменную гордость безмозглого класса людей, которые будут передо мною дуться и даже мне пакостить. Нет, слуга покорный. В чужой земле я готов все перенести, готов нищенски протянуть руку, если дойдет до этого дело. Но в своей — никогда…. Я бездомный, меня бьют и качают волны…
Впрочем, стать бездомным не в поэтическом, а в реальном смысле слова, Гоголь не пожелал. В 1837-м году он получил от царя выхлопотанное Жуковским великодушное вспоможение в 5000 рублей. Позже он получал деньги от короны регулярно, как пенсию, пока не вернулся на родину.
Не в последнюю очередь и для того, чтобы оправдать в своих и чужих глазах эти деньги. Гоголь создал целую идеологию, в которую, по-видимому, сам верил и которую активно проповедовал.
В самой природе моей заключена способность только тогда представлять себе живо мир. когда я удалился от него. Вот почему о России я могу писать только в Риме…. Меня теперь надо беречь и лелеять…. Создание чудное творится и совершается в душе моей… Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя…