Пророческое описание! Гоголь умер почти так же — отрекшись от своих произведений, уничтожив работу нескольких лет, изойдя религиозным ханжеством и мракобесием. И страхом смерти. Ему как и Хоме не помогли и сами иконы в церкви. Со всех концов его литературного пространства на него смотрели вылезшие из строчек текста, как ростовщик из рамок, порожденные его гением гомункулы — мертвые души…
Во второй части «Портрета» описывается другой художник, автор злополучного портрета, отец рассказчика на аукционе. Его грех — не предательство истинного искусства ради денег, не любовь к — падшему ангелу (от которой погиб художник Пискарев), а всего лишь… Реализм созданного им портрета. Мастерство.
И этот гоголевский художник впал было в бешенство, но сдержался, одумался и ушел, вслед за несчастной Пидоркой, в монастырь. Там он из древесных ветвей выстроил себе келью, питался одними сырыми кореньями, таскал на себе камни с места на место и каялся и в конце концов создал великую религиозную картину «Рождество Иисуса».
То же самое Гоголь хотел осуществить в своей собственной судьбе — искупить покаянием — адский сюрреализм петербургских повестей и первого тома «Мертвых душ» — уничтожить в домашнем аутодафе всех порожденных его греховным пером монстров и стать кем-то вроде государственного монаха-писателя пли пророка-проповедника. Савонаролла из него не получился… Скорее Фома Опискин.
Гоголь отомстил всем своим героям и самому себе — рукопись сжег, а себя заморил голодом до смерти. Был похоронен и лежал себе в гробу, пока какой-то шутник (говорят, Бахрушин) не украл его голову. В советское время по приказу нового Вия — Сталина, гроб открыли, советские прохвосты-писатели украли (вполне в стиле звонаря Халявы) сапог Гоголя, его ребро, содрали с трупа сюртук. Даниловский монастырь, где была могила Гоголя переделали в изолятор НКВД для детей репрессированных лиц. Гроб перезахоронили на Новодевичье кладбище, старый памятник выкинули.
Сюжет «Носа» — это отчаянный поиск утраченного, с прологом (сцены с цирюльником), небольшим дополнением (описание слухов) и счастливым эпилогом. Анекдот, построенный как последовательность анекдотических эпизодов. Большой лубочный лист.
На театре «Нос» был бы чем-то вроде сценической шутки, гротеска, почти сюрреалистического действа. Забавная чепуха. Не без дерзости.
Слава Богу, никакой нравственной метаморфозы коллежский асессор Ковалев не переживает. Он безнадежен. И потому правдив.
Почему нам нравится измывательство автора над коллежским асессором, самозванным майором?
Потому что и мы любим поглумиться над несчастьями ближнего. Да еще и такого преглупого, с сердоликами и бакенбардами. Хороший конец освобождает нас от угрызений совести. Бескровный нос не внушает отвращения.
Показать российскую действительность «непосредственно», «прямо» — крайне трудно, слишком она лжива, обманчива. Кривое зеркало Гоголя и его «веселый садизм» — позволяют вывернуть наизнанку жизнь петербургских насекомых. Так изучение мозгов шизофреников помогает ученым понять, как функционируют здоровые мозги.
Когда Гоголь с помощью оптинских старцев и Исаака Сирина вытравил-таки из себя, веселого садиста, разбил стеклянный ларчик с насекомыми — его проза — о парадокс! — перестала быть реалистичной.
Русская проза — не акафист; чтобы ее писать, нужны и злоба, и ярость, и гордость, и себялюбие. Иначе русская жизнь превратит и писателя и его писульки в мыло.
В письме к матери Гоголь писал: Сон есть отражение наших беспорядочных мыслей. То, что мы думаем, что нас занимает, нам видится и во сне, только натурально на изнанку… сон есть больше ничего, как бессвязные отрывки, не имеющие смысла, из того, что мы думали, и потом склеившиеся вместе и составившие винегрет.
Композиция «Носа» и есть гоголевский сон-винегрет, составленный из склеившихся, не имеющих смысла отрывков. Также построены и многие другие произведения Гоголя — в частности самый большой его сон — «Мертвые души». Свободное построение позволяло Гоголю не стеснять себя сложными композиционными схемами, а просто нанизывать на нитку различные анекдоты, перемежая их красочными описаниями.
— Где это ты, зверь, отрезал нос? — Спрашивает цирюльника Ивана Яковлевича его разгневанная супруга Прасковья Осиповна. А нос, между тем, вовсе не отрезан, на своей обратной стороне он похож, как и совершенно гладкое место между щек Ковалева, на блин. Нос почему-то даже не запекся в печи вместе с хлебом (покраснел бы или побагровел, но в любом случае не был бы таким ужасно белым).