Та же страшная нагая дама с огромным носом как ни в чем не бывало разливала в белые фарфоровые кружечки горячую черную жидкость, пахнущую перегаром и корицей.
Нет, все-таки театр!
Посетители базара забирали свое пойло… платили ей, получали сдачу… так, как будто у нее обычное человеческое лицо, а не чудовищная образина… как будто она нормально одета. Вероятно они видели ее иначе, чем Ральф. И именно это, а нее ее нагота и безобразие испугали его. Он не хотел становиться отщепенцем-кверулантом, уродом-ясновидящим…
Еще меньше Ральф хотел бы стать героем пьесы. Надутым Гамлетом или озабоченным Фаустом. Он, особенно сегодня, и особенно тут, на рождественском базаре, хотел быть как все… хотел быть простым бюргером, пришедшим на базар попить глинтвейна и поесть жареной колбаски…
Протер глаза, пощипал себя за худую жилистую руку…
И обратился к автору: У тебя совесть есть? Крути кино назад.
Горько посмотрел на небеса, потом малодушно скосил глаза в сторону и отошел от киоска с глинтвейном. Вернулся к Лени, которая как раз протягивала продавщице двадцать евро.
Продавщице?
Ральф поднял глаза… да, его страх оправдался… эта продавщица… это тоже было она. Жуткая нагая. Чудовище. И Лени не видела этого!
Ральф быстро повернулся к ней спиной и ахнул…
Все продавцы и продавщицы во всех киосках… все они были…
Болезнь прогрессирует, — подумал Ральф, — быстрее, чем я привыкаю к ее симптомам.
И тут же получил подтверждение этому.
Не только продавцы, но и все посетители базара, даже маленькие дети и старик в инвалидной коляске — превратились в эту… нагую фурию.
И Лени тоже.
Только он один оставался самим собой. Собой ли?
Поразительно, но все эти существа вокруг него продолжали делать то, что делали до своего превращения. Торговались, беседовали друг с другом о семейных делах, пили глинтвейн, что-то искали, находили… бывший ребенок все так же орал… а нагая на месте старика вертела колеса инвалидной коляски.
Лени-чудовище стояла рядом с Ральфом и держала в руках шерстяные носки.
Это уже слишком!
Затем этот странный, больной и неестественный миф стал на глазах у Ральфа разрушаться.
Вначале зашатался Роланд на башне. Гранитные его глаза раскрылись, он несколько раз моргнул, задрожал и отчаянно громко затрубил в рог. После чего упал и ушел под землю. Перед этим превратившись в огромную багровую букву «R».
Ушла под землю и пирамида.
За ними последовало и здание Ратуши и все окружающие рыночную площадь дома, ставшие строкой неизвестного Ральфу текста…
Зашатались киоски-слова… запрыгали как мячики-буквочки обнаженные женщины… все провалилось…
И вот… Ральф один на поросшем темным вереском поле, похожем на лист шершавой бумаги.
Солнце черное и в зените. Как распухшая точка.
Не слышно ничего, кроме завывания ветра и постукивания по клавишам.
Ральф понял, что жизнь его кончилась, и спросил непонятно у кого: Почему исчез мой мир? В чем моя вина? Ведь я не делал никому ничего плохого, только работал, любил, зарабатывал деньги и тратил их. Помогал близким. За что ты меня так наказал?
Никто ему не ответил.
Ральф глубоко вздохнул и закрыл глаза…
На листе появился печальный мягкий знак…
И тут же открыл их.
Прямо передо мной показалась и тут же пропала охваченная серебристо-фиолетовым сиянием машина, похожая на биомеханическую скульптуру.
Я сидел в огромном зале на третьем этаже бывшей бумажной фабрики.
В длинном пальто… на шее у меня был повязан белый шарф. Со стены на меня пристально смотрела безглазая голографическая Рози.
На дворе трещал цикадами июнь.
Я снова был в своем времени, в своем милом кошмаре…
Спустился по лестнице с провалами и направился на станцию Розенхайм.
Проходя мимо замка Грабштайн заметил, что из верхнего окна на меня смотрит смотрительница, прекрасная фрау Флеминг. Приветливо помахал ей рукой и послал воздушный поцелуй.
Вскоре услышал знакомое хрюканье из мясной лавки.
Еще два поворота, и я на станции. Тут подземный переход. Вот и платформа.
Подошел поезд.
Монсеньор
Вошел в вагон, поднялся на второй этаж. Занял свободное место у окна. Расслабился.
Состав мягко тронулся. Наддал. За окном понеслись назад полюбившиеся за годы жизни в Саксонии картинки — холмы, заросшие буками, аккуратно обработанные поля, деревянные башенки для охотников, современные великаны — ветряные электроустановки, с шизофренической плавностью вращающие свои белые лопасти.