Я всплыл, вдохнул, не поднимая головы из воды, и нырнул обратно к телу Кипа. Его уже отнесло течением метров на десять в сторону. Я схватил его за жилистую лапу и поволок под водой дальше от берега. Несколько раз выныривал, дышал, а потом упорно… тащил и тащил еще теплое тело к подводному скалистому обрыву метрах в двухстах от берега.
Утришский подводный мир был мне хорошо знаком — не одно лето я нырял тут с маской и трубкой, охотился за крабами и доставал рапанов.
Я знал, что у обрыва, примерно на пятнадцатиметровой глубине, много небольших пещерок в скалах. Там прятались особенно большие крабы и обросшие разноцветными водорослями морские ерши сантиметров по сорок длиной. Настоящие чудовища.
Вот и обрыв.
Я нырнул, держа Кипа за руку… тут кажется и вход в пещерку…
Втащил в нее тело… Так… метров пять в глубину… Хватит, чтобы спрятать тело. Другого выхода вроде нет… Подходит.
Ты меня хотел придушить и в гальку закопать, а я тебя тут замурую…
Амонти льядо!
Минут сорок собирал камни… на суше я бы их и поднять не мог, а в воде, спасибо Архимеду…
Заложил ими вход в пещерку. Перед этим последний раз посмотрел на мертвеца. Глаза его были открыты, лицо искажено гримасой животной злобы. Заметил у него на шее золотую цепочку. Сорвал ее и обмотал вокруг указательного пальца, чтобы не потерять.
К Инге я возвращаться не стал, а поплыл, по большой дуге… прямо на наш пансионатский пляж. Пришел в «Голубую долину» босой, в одних плавках, но никто не обратил на меня никакого внимания. Принял душ, немного полежал на койке и помечтал. А вечером надел запасные сандалии, сходил в нашу бухточку и забрал одеяло, простыню и колышки. Никаких вещей Инги или Кипа не обнаружил. Даже окурки там не валялись. Вопросительно посмотрел на темнеющее море. И море прошелестело ветерком мне в уши: «Я сохраню твою тайну… Его не найдут… никогда… никогда».
Поздним вечером напился с знакомым однокурсником местным прогорклым и мутным вином.
На следующий день, за завтраком, поискал Ингу в столовой. Не нашел. Зашел в ее комнату, поговорил там с одной красавицей… Она сказала, что никакой Инги там нет и не было, и томно посмотрела на меня. Я описал ингину внешность… упомянул зеленые глаза, веснушки… тогда моя собеседница вздохнула и позвала всех четырех своих соседок. У всех у них были зеленоватые глаза и веснушки. Глупые девчонки начали хохотать, обсыпали меня пудрой, прицепили мне к майке синий бантик и предложили прийти к ним после отбоя.
А через две недели знакомый доцент сообщил мне в канцелярии факультета, что в списках нет аспиранта Кипелова, и что… студент с таким именем никогда не учился на мехмате.
Не было, значит, ни Инги, ни Кипа… Не существовало.
А чье же тело замуровано там, в подводной пещере, недалеко от Большого Утриша?
Об этом я думал, просовывая мизинец в дырочку на стареньких плавках…
Года через три я забыл эту историю.
На десерт нам подали горячие яблочные пирожные и итальянское мороженое «Джелато». Моя старшая внучка подарила мне крохотную коробочку с испанскими шоколадными конфетами. Гости разъехались по домам.
А вечером мне позвонили. В дверь моей квартиры в Марцане. Я посмотрел в глазок — у двери переминалась с ноги на ногу молодая женщина. Одета по моде. Черные колготки. Короткая юбка. Шляпка с вуалью. Открыл. Кажется, знакомая… кто это?
Зеленые глаза с желтыми искорками. Веснушки на носу…
Не может быть! Ей должно было быть за шестьдесят, а этой крале не больше тридцати… Ее голос разрешил все мои сомнения.
— Милый, как же ты мог меня не узнать? Неужели ты все это время думал, что я не догадывалась о том, что ты там под водой вытворял? Где моя цепочка?
И тут же наша чистенькая кафельная лестничная клетка начала превращаться в ту самую подводную пещеру. Стены местами позеленели, местами пожелтели, покрылись ракушками, несколько юрких рыбок проплыли по сгущающемуся воздуху… показался страшный силуэт утопленника… Он яростно смотрел на меня широко раскрытыми мертвыми глазами…
У меня не было ни секунды на размышления. Нужно было в корне пресечь…
— Цепочка? Простите, о какой цепочке идет речь? У меня нет никаких цепочек. Вы ошиблись адресом. Посудите сами, для меня вы — не что иное, как чужое воспоминание, чужая мысль, по ошибке пришедшая мне в голову. Во время еды. Вы даже не чувственное испарение, не ассоциация, не фантазия, у вас нет никаких прав и привилегий… ведь вы всего лишь — хм-хм — несколько царапин и осыпавшаяся краска на трубе парового отопления.