Проснулся я между тридцатью четырьмя и тридцатью пятью. Открыл глаза…
Господин Валентин все еще держал меня за запястье. Мы по-прежнему сидели напротив друг друга. Только не в креслах, а на казенных металлических стульях!
Между нами стоял длинный стол. Тоже металлический. С фигурными вмятинами и кожаными ремнями для фиксации лежащего на нем человека.
Это что?!
Представил себе, как лежу, связанный, на этом столе. Рядом — хирург в противогазе с маленькой хромированной циркулярной пилой в руках.
— Бу-бу-бу. Потерпите, больно будет не долго! Не дергайте ножками, пациент номер тридцать пять. А не то начнем пилить не поперек, а вдоль…
Мы находились в большой комнате без окон, с широким зеркалом вдоль одной из стен. С пыточным столом посередине.
В этой комнате не было двери!
— И долго я спал? Где это мы? Что это за столик тут? Из концлагеря?
— Спали вы только полминуты. А вот где мы, спросите лучше свое подсознание. В некотором смысле, мы — внутри вас. В комнате, которую создала ваша память. Вот вы и скажите, где мы и почему. Столик этот милый — ваша креатура. Спросите себя, кого вы хотели на нем помучить.
— Никого. Мой садизм — только темно-фиолетовая краска в тексте.
Я встал, потрогал стены.
Закрыл глаза, напрягся… да так сильно, что почувствовал, что что-то сломалось…
Проломил панцирь жука-оленя?
Открыл глаза. Господин Валентин пропал.
Я был один в этой жуткой комнате без окон и без дверей.
Если он прав, и все это построила моя память, то… то все тут должно казаться мне… виртуальным, что ли. А тут — такая пугающая, назойливая даже в синеватом резком свете предметность. Каждую пылинку видно на столе.
Кстати, а откуда свет? Нет ни ламп, ни люстр…
Подошел к зеркалу. Постучал по нему костяшкой указательного пальца.
А потом ударил его головой. Боднул, как теленок.
Зеркало издало такой звук, какой получается когда стушишь по большой двуручной пиле, и она начинает противно вибрировать.
Зачем я ударил зеркало? Заставь дурака богу молиться…
Если я во сне, то мне не должно быть больно. А если меня, пока я спал, приволокли сюда… уж не знаю, кто и как… то больно мне будет и еще как.
Мне было больно. Даже кожу содрал на лбу.
Но с другой стороны, прошептал мне какой-то гадкий голос, это может быть и не боль, а воспоминание о боли… так что ничего ты не определил, ТАК ничего определить нельзя.
— А как можно?
— Сам знаешь.
— Ничего я не знаю.
— Знаешь. Надо умереть. Убить себя. Если очнешься, значит ты был под гипнозом. А если того, пустота, тогда, извини, подвинься. Что, слабо?
Слабо, слабо.
На что же эта омерзительная комната с интересным столом походит?
Ну да, да, на комнату для допросов. Ты тут кувыркаешься, а на тебя полицейские смотрят с другой стороны зеркала, посмеиваются. Или греи.
Дознаватель говорит с потерпевшей.
— Тот? Внимательно смотрите, не торопитесь! Он насиловал вас. Разве такое чудовище можно с кем-нибудь перепутать? Татуировка на лбу. Машина, а не человек. Посмотрите на его руки, его рубашку, на брюки. Переодеться он бы не успел. Может быть, что-то узнаете.
— Не знаю. Там было темно. Может и он. А может и нет.
Тут я посмотрел на свои руки и… не узнал их. Крепче и моложе моих. Загорелые.
Подбежал еще раз к зеркалу и всмотрелся в отражение.
Так… спокойно… это не я. И не похож.
На лбу у меня вытатуировано число 35. Размером с отпечаток большого пальца.
Высокий, худющий парень, лет на сорок меня моложе. Похож на сына фермера с американского Запада.
Грубые парусиновые штаны, помочи… клетчатая рубашка без воротника. Жилетка. Сапоги с шпорами.
Кто же я такой?
Пациент тридцать пять?
Я вам сейчас покажу, кто я такой… схватил стул и начал изо всех сил бить нм по зеркалу.
Первые два удара оно выдержало, только опять завибрировало гадко, а после третьего удара неожиданно раскололось… осколки усеяли линолеумный пол.
За ним, как я и ожидал, была другая комната. И эта комната была пуста.
Но в этой, второй комнате, была дверь. И дверь эта была полуоткрыта.
Легко, как испуганный олененок, перепрыгнул разделяющую комнаты перегородку. Подлетел к двери.
Открыл ее… и вышел…
Передо мной простиралась долина, на которой паслись тысячи коров…
Несколько десятков ковбоев пытались загнать их в загон.
Звенели цикады, лаяли собаки, бешено мычали коровы…
Солнце палило немилосердно, но мне не было жарко.
Я ловко вскочил на стоящую неподалеку лошадку и поскакал к стаду.