Испоганили бы все.
Какая-то есть в русаках невыносимая безнадежная заторможенность. Упертость.
Особенно ярко проявившаяся в последнем царе.
Ему говорили-говорили, убеждали-убеждали, все как о стенку горох.
Все пересидел, а потом, вместе с семьей — в подвальчик… жалко смертельно детишек.
Но поделом. По делам папки.
Тихий океан.
На другой стороне — оставленная Родина, Япония, Китай…
Другая сторона земной чашки.
Вода. вода…
Откуда на Земле столько воды?
Ученые говорят, кометы занесли.
И даже не улыбаются.
Трудно признаться в том, что даже этого не знают.
Небольшая волна — чуть выше двух метров — может запросто сломать купальщику или серфингисту хребет. Поэтому и купание и серфинг на этом пляже запрещены.
Я влез в воду.
Очень хотелось рассказать всем, что купался в Тихом Океане.
Вода была градусов шесть-восемь.
Три раза окунулся, потом выскочил и еле отогрелся на солнышке.
Купался я, купался, только не на этом пляже, а в защищенной от волн бухточке.
Вокруг меня валялись грудами кусочки изумрудных раковин…
Осень на Аляске.
Начало сентября.
Хоть похоже на Россию — только — слава Богу — не Россия.
Перед приходом зимы — природа тут застывает. Засыпает, как медведь. Перед сном хочется подумать и поговорить о вечности. О беспредельности. О мире без нас.
О покое.
Об уходе без бессмысленных укоризн.
Прах — в прах.
Свет — в свет.
Вода — в воду.
Деревянная колонна. Ястреб. Волк. Медведь. Змей. Объяснили аборигены — это не идол, а рассказ в лицах.
В масках.
Путешествие по реке Танане мы начали с посещения ресторана и сувенироной лавки.
Из лавки был хорошо виден наш колесный корабль, который слишком красив и велик, чтобы его фотографировать.
А раньше по Танане возил туристов маленький кораблик.
Плывем. Смотрим на окрестности. Хорошо.
Лес успокаивает. Елочки лечат хвойным запахом.
Склон горы умиротворяет. Одним своим склонением.
Что-то было и сошло постепенно на нет…
Остался только прочерченный в пространстве невидимым пальцем уход.
Примирение.
Забвение.
Мир тебе, река.
Слева, на обрыве, — вилла местного судьи…
У судьи губа не дура…
Можно порыбачить.
Можно и о вечности подумать.
И о пожизненных сроках для убийц.
Странно то, что и в этом холодном крае есть преступность.
Казалось бы. людей тут мало — надо и можно любить друг друга.
Помогать…
Терпеть…
Нет. Люди и тут, перед вратами ледяной вечности, завидуют, оскорбляют, воруют, ревнуют, дерутся, убивают.
Хорошо, что есть полиция и судья.
Там, на вилле, над обрывом.
Танана — приток знаменитого Юкона. Мощная величественная река.
Течет параллельно несколькими руслами, переплетающимися. расходящимися, сливающимися. Коварная, опасная, холодная река.
Отмели ее часто превращаются в зыбучие пески.
Вечная мерзлота не позволяет корням деревьев уходить глубоко в землю. Елочки на Аляске худенькие, жиденькие. Чуть что — падают.
Как первоклассницы на коньках.
Нас водили в хижину индейца.
Шкуры и черепа.
Медведей жалко.
Каждый год в Америке убивают не то 40 000, не то 20 000 медведей.
Охотники.
Мрази.
Жалко и лося.
Выглядит лосиный череп с рогами — монументально.
Как будто кошмарный марсианин раскрыл свою жуткую пасть.
На горизонте — вершины Аляскинского хребта.
Бирюзовый мир.
Мне хорошо на Аляске.
Не только потому, что повидал маму, отчима и поглядел на удивительную природу.
Люблю просторы.
Я — старый летун, люблю летать в голубом поднебесье и смотреть на Землю.
Самолеты терпеть не могу — они вонючки. В них душно.
А тут. на просторе, можно подышать..
Тут понимаешь, как мелка и суетна жизнь.
Мышиная беготня, амбиции, эгомания.
Горы на горизонте.
До них от Фэрбенкса километров семьдесят.
Выходишь из дома — и перво-наперво бросаешь взгляд на горы.
Хорошо ли видны?
Порозовели?
Везде ли снег лежит?
Аляска.
Ясность.
Одиночество.
Танана.
Хочу побыть пару миллионов лет горой в Аляскинском хребте.
Видеть только небо и елки.
Возвращаемся в Фэрбенкс.
Наглотались свежего воздуха.
Насытились пространством.
Напились голубизны вечности.
Мой отчим-профессор — в университет.
А я с мамой побеседую за жизнь.
Поговорим об оставленной много лет назад Москве.