— Я его выбросила во время уборки, Яроуш. Это плохо?
— Да нет, ничего, — пожав плечами, сказал я и как можно более равнодушным тоном спросил: — А вы не помните, откуда письмо было отправлено? Вероятно, вы даже не обратили внимания на марки. Они были иностранные или наши?
— Наши, Яроушек. Чехословацкие. С портретом нашего президента. Мне самой сразу пришло в голову, почему это приятель Мартина отправил письмо по почте, а не зашел ко мне, если уж был рядом. На конверте стоял штемпель почтового отделения ноль тридцать пять. А оно совсем недалеко от нашего дома. Я сразу сказала себе: какой смысл отправлять письмо по почте на расстояние всего двух кварталов, да к тому же еще и заказное…
«Да, действительно, какой это имело смысл?»
— Благодарю вас, пани Шульцова, вы мне очень помогли. Мне, а следовательно, и Бобину. Точнее — Бобину прежде всего.
Сообщенные ею сведения увеличивали шансы установить анонимного «приятеля», доставившего письмо. Вероятнее всего это был просто агент голландской секретной службы, то ли американской, то ли какого-либо другого члена Атлантического сообщества. «Почему он не зашел сам, если был рядом?»
В самом деле: ПОЧЕМУ?
Об этом стоит подумать. Почему он отправил заказное письмо из небольшого почтового отделения, где его с гораздо большей степенью вероятности могли запомнить в лицо? Профессионал никогда бы так не поступил. Точнее: не поступил без веских к тому причин. В том-то и состоит разница между кадровым разведчиком и дилетантом. Дилетант совершает ошибки по неведению, профессиональный разведчик умышленно делает то, что на первый взгляд кажется абсурдным, но, в сущности, имеет точную цель и заранее определенный смысл.
«Кто же был отправителем этого письма? Не усложняю ли я всю эту историю? А почему бы это и в самом деле не мог быть приятель Бобина? Но тогда как он пробрался к нему?»
Вопросы, вопросы… И все вопросы, на которые я пока не вахожу ответов.
— Яроуш, я этого не понимаю.
— Чего?
— Ты сперва сказал, что конверт не так уж важен, а потом говоришь, что я тебе очень помогла, вспомнив, какая на нем была марка.
Да, с логикой тут обстояло неплохо. Эта тихая и скромная пожилая женщина боролась за свое заблудшее чадо, ее разум и чувства работали полным ходом — было бы горько ее обмануть.
Я объяснил ей, почему необходимо выявить отправителя письма, и она одобрительно кивнула.
— У нас сейчас, — продолжал я, — в принципе две возможности: первая — дождаться, когда, завершив курс лечения, Бобина выпишут из санатория: не могут же они вечно держать его там, — убеждал я ее, чтобы хоть немного успокоить.
Правда, сам я не очень-то верил своим словам; современная психиатрия с ее огромным арсеналом наркотических средств, ядов и химикатов вполне может сделать первоклассного психа из кого угодно, когда угодно и на какой угодно срок. Бобина, к примеру, могли обречь на это в санатории Иаана Паарелбакка на всю жизнь. Но… в таком случае он утратил бы для фирмы «БИОНИК инкор-порейтед» всякую ценность и значение.
— Вторая возможность, — продолжал я, — предпринять экстренные меры и увезти Бобина домой пораньше.
«Экстренные меры» — это выражение говорило и очень много и ничего.
— Я предложу эти экстренные меры, но их должно одобрить и утвердить мое начальство. Вы это, вероятно, понимаете?
— Думаю, мои предложения будут поддержаны. Вы — чехословацкая гражданка, попросили нас помочь вашему сыну, тоже чехословацкому гражданину и, кроме того, видному ученому. Наш прямой долг сделать для вас и для Бобина все, что в данной ситуации в наших силах.
Она слегка покачала головой, как будто услышав нечто совершенно новое, незнакомое, сперва оживившее ее, затем заставившее серьезно задуматься.
— Да, чтоб ты знал, Яроуш, Мартинек ведь принял их, голландское, подданство, — высказала она охватившее ее вдруг сомнение. — Ох, сколько я из-за этого пролила слез…
— Наш закон допускает двойное гражданство в отношении Нидерландского королевства, — пояснил я официальным тоном. Как-никак я все-таки юрист и в этих вопросах разбираюсь. — Так что согласно действующему законодательству Мартин Шульц остался чехословацким гражданином.
— Что тебе еще понадобится от меня, Яроуш?
— Прежде всего чтобы вы обо всем этом молчали. Никому ни при каких обстоятельствах не рассказывайте, что были у нас. Это может повредить возвращению Бобина.
Она промолчала, лишь кивнув головой, но я знал — она будет нема как могила. Достав листок бумаги, я черканул на нем два ряда цифр и протянул Шуль-цовой.