— Но ведь всем известно, что в победе над Сами-Знаете-Кем Орден Феникса сыграл главную роль. Наверняка, у них большие потери. А после гибели директора…
Мое заступничество вызвало кривую ухмылку профессора:
— Мистер Лонгботтом, я это и сам понимаю, — оборвал он меня. — И то, что мне придется возвращаться в Азкабан — тоже. Сейчас им не до меня. Вот был бы я гриффиндорцем — другое дело. Заберите, — Снейп протянул мне развернутый пергамент.
Не буду я его читать. Я к чужим письмам не так отношусь, как он вероятно думает.
Но записку я все же взял и в карман убрал. Он прав, такие письма оставлять без присмотра нельзя.
Снейп откинулся на подушку, а потом и вовсе отвернулся к стене. Мне дали ясно понять, что видеть ни меня, ни кого бы то ни было из Гриффиндора, не желают.
— Завтра я свяжусь с Уизли. Может, удастся добраться до Гарри, — я разговаривал с упрямым затылком профессора, — И еще… Я смогу вас задержать в больнице, не сомневайтесь.
Снейп резко развернулся, бедная кровать жалобно скрипнула.
— Как? Вы же слышали, я аврорам очень нужен.
— А вы будете постоянно спать… Пока я не введу вам нужное средство… А введу я его только на своем дежурстве. Поэтому аврорам от вас проку не будет ни в Азкабане, ни в любом другом месте. Не хотелось бы это применять… Но если придется — у меня все готово… Есть такая микстура, но экспериментальная, — уверенности мне не хватило, хотя я изо всех сил старался.
— Вы хотите, чтобы я пил Ваше зелье? О, боже! — Снейп так натурально застонал, что я не сомневался: он притворяется.
— Я никому не скажу, — пообещал я ему.
Один глаз открылся и уставился на меня.
— Лонгботтом, зачем вам это? Если даже моя организация отступилась от меня, что вы сможете сделать? Если это обычное гриффиндорское упрямство, я вам не помощник.
— Вы опять спрашиваете: зачем? Повторяетесь, профессор! — я снова подошел к нему. — Я вам уже говорил зачем. Могу повторить… — А, была не была! — …если до вас так ТУГО доходит.
Снейп сверкнул глазами, а я уселся на стул. Эта пикировка мне очень понравилась. Если бы стал обдумывать свои слова, у меня бы ничего не получилось. Но я говорил то, что мне так давно хотелось ему сказать.
— У меня есть еще одно желание — самому увидеть, как вы будете пить мое зелье. Ради этого я рискну.
— Отравить хотите? — уточнил профессор, — Я бы все же предпочел дементоров. У этих ребят больше жалости. Да и привык я к ним.
Видимо все мои фантазии так и останутся фантазиями. Проснись, Невилл, ведь это же Снейп! Самый мерзкий из людей, которых я встречал в своей жизни.
— Может, вы не к дементорам привыкли, а к другим заключенным. Сейчас весь ваш факультет в Азкабане. Столько заключенных, и преимущественно все — ваши бывшие ученики. Как же они там без декана обойдутся?
Мой выпад попал в цель. Он напрягся и еще больше побледнел. А у меня шевельнулась совесть. Постоянное напряжение, в котором я находился все это время, сыграло со мной неприятную шутку. Бить ниже пояса я не привык. Нужно бы извиниться. Но пока я искал слова, Снейп заговорил первым:
— Мистер Лонгботтом… Ах нет, как же я забыл? Доктор Лонгботтом! — Снейп растягивал мое имя в своих лучших традициях, — передайте, пожалуйста, следователю, что я здоров и могу вернуться в тюрьму.
Вот ведь! Не сказал ни одного оскорбительного слова, но сколько же презрения было в его голосе!
— Или я должен сам обратиться к аврору? Где там мой стражник?
Он резко спустил ноги на пол. Но ему мешал встать я: мой стул был слишком близко придвинут к кровати. Профессор попытался встать, чтобы немедленно уйти и больше никогда меня не видеть. Видимо, я сейчас был для него похуже дементоров. Те могли лишить его только магии, а я покушался на святое — на его самолюбие! Но… эффектный уход не состоялся, вместо этого мы оказались сидящими нос к носу. А голосу моей совести стал вторить тихий шепоток привычного страха. Вслед за ним появилось почти непреодолимое желание сжаться и стать меньше ростом. Был бы сейчас в классе — запаниковал. Но мы же не в классе… И вообще, что такого я сказал? Я решительно задвинул свое малодушие подальше. Не буду отодвигаться! Если он захочет, пусть попробует меня спихнуть со стула.
— А что вы так вскинулись? Не привыкли правде в глаза смотреть? Или думаете, что в Азкабане кроме ваших еще кто-нибудь есть? Что-то мне в это не верится.
Буравящие меня яростные глаза были слишком близки. Я смотрел в них как зачарованный — бездонные провалы, через которые невозможно увидеть ничего.
— Да как вы смеете говорить мне это? — Снейп зашипел, как змея.
Вчера я его видел слабым, разбитым. Сегодня он уже готов бить безжалостно. Я тяжело вздохнул и отодвинулся.
— Да, идите вы… куда хотите! Аврор за дверью… Ждет — не дождется… Можете заодно рассказать, что я вас специально задерживал.
Я отвернулся и облокотился о спинку стула. На Снейпа я не смотрел, но чувствовал волны гнева, исходящие от него.
— Кто бы сомневался, что вам ваша гордость важней всего. Важней правды, важней справедливости, важней памяти профессора Дамблдора. Идите… Что же вы сидите? Лучше бы я вас совсем не видел, — мне было так горько, так обидно. Получилось как-то по-детски.
Профессор снова попытался и не смог встать с кровати. А я все не успокаивался:
— Конечно, вы правы. Кто я такой? Как я посмел сказать вам в глаза то, что все и так видят?
Я встал, взял его за руку и рывком поднял на ноги. Как я ни старался вырасти, до него мне было далеко. Он возвышался надо мной, полный праведного гнева. Темная пижама его и в больнице оставляла тем же черным человеком.
— По-вашему, это я виноват в том, что Азкабан переполнен? — сквозь гнев и ярость, захватившие Снейпа, я неожиданно почувствовал его обиду, — Я виноват, что все мои ученики из чистокровных семей с традициями? Я виноват, что Волдеморт воспользовался этими традициями и привлек чистокровных магов на свою сторону?
Профессор стоял, тяжело опираясь на меня. Мое плечо под его весом жалобно заныло. И так же жалобно хотелось пискнуть и мне. Я впервые встречал гнев Снейпа в лицо. Если бы он не цеплялся за меня, возможно, я бы отступил.
— Не всех, а только потомственных слизеринцев, — в его рассуждениях была брешь, чем я и воспользовался, — Уизли чистокровные волшебники, моя семья тоже, МакГонагалл — чистокровная, директор был тоже чистокровным. Поэтому не надо… В Гриффиндоре не все полукровки и маглорожденные. — Я подумал и вспомнил, что в школе было еще два факультета. — Я уж не говорю о Рейвенкло и Хаффульпаффе.
Снейп тяжело сел на кровать. Его бурная реакция сменилась усталостью.
— Лонгботтом, вы жестоки, — профессор и не пытался скрыть свою подавленность. Он закрыл глаза. Но даже сейчас он не согнулся, а остался таким же прямым, как всегда.
— Вы думаете, это легко: видеть своих учеников там? Дементоры отбирают у них то, что еще не отобрали люди. Там не остается ни чести, ни достоинства. Люди там превращаются в воющие тени. А вокруг призраки, призраки всего самого ужасного.
Профессор не открывал глаза и говорил очень тихо. Я как-то сразу отошел на второй план. У него были другие враги, гораздо безжалостней меня.
— А я их всех помню. Помню каждое распределение… Они сами забыли. Только в моей памяти они остались теми малышами. Гриффиндорцы обычно храбрятся на распределении, а мои… они другие. Они знают… Никакая Шляпа за них не решит их судьбу.
Я стоял рядом и был невольным свидетелем демонов, съедающих душу профессора Зельеделия. Вот что он видел, когда рядом были дементоры. Своих учеников на распределении. А потом видел тех, кем они стали — «воющими тенями без прошлого».
Сейчас я был бы и рад отступить, но это ничего бы для него не изменило.
— Профессор, но почему?
Он открыл глаза и уже явно сожалел о том, что был свидетель его слабости.