Ее изящные ногти впились в рукав Нейтана. Было что-то жесткое в ее гладком молодом лице, за блеском в глазах скрывалась твердость, она была из тех женщин, которые не боятся воплощать свои планы в жизнь. В этот момент кто-то окликнул ее по имени.
— Напитки в библиотеке, — сказала она. — Мой муж где-то рядом, вы сразу его узнаете — он не слишком опрятный и очень много говорит. Я подойду к вам попозже.
Она отвернулась, приветствуя очередного только что прибывшего гостя, высокого рыжеволосого курчавого мужчину в жилете и с галстуком-бабочкой.
— Генри! — Улыбка снова засияла на ее красивом лице.
В библиотеке в глубоком камине пылал огонь; язычки пламени плясали, отражаясь в старинных многоугольных окнах. Ряды книг в кожаных переплетах выстроились на полированных полках, доходящих до потолка; стены были отделаны красным шелком; под ногами лежал толстый персидский ковер. На круглом столе расположился бюстик какого-то ребенка, на другом — старый глобус. В углу тикали изящные напольные часы. В толпе я заметила Эбби — одетая у униформу с наколкой, она лавировала между гостями с подносом в руках. Несколько прядей выбились из ее прически и прилипли к раскрасневшимся щекам. Она выглядела сосредоточенно-озабоченной. Офелия как-то нашла подход к уборщице Виктории; очевидно, она умела получать все, что хотела. Я помахала Эбби рукой, но та собирала пустые бокалы и меня не заметила.
— Это все суета, — прошептал Нейтан. — Давай выпьем, а потом уйдем.
Он был очарован Офелией, но, непривычный к такому окружению, чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, как и я, только с той разницей, что у меня не было ощущения паники или скуки. Мне нравились общество и блеск; я соскучилась по этому.
Нейтан начал было проталкиваться через толпу, но перед ним возник директор Кафедральной школы Саймон Холмс — Офелии следовало поставить высший балл за расторопность! Своим тупым лицом и острыми зубами Саймон напоминал мне бобра. Он быстро двигался в нашу сторону, пробираясь сквозь толпу, словно сквозь бурный поток.
— Хоть одно знакомое лицо! — проговорил он с облегчением, хлопнув Нейтана по плечу.
Его жена улыбнулась мне. Если Саймон был похож на бобра, то Сара — на лошадь, но симпатичную и в красной блузке с белым отложным воротничком.
— Я так рада, что вы здесь, Рэйчел. Мы были немного растеряны. Понятия не имели, что это официальный прием.
До последнего момента я тоже. Я огляделась — большинство мужчин были в строгих костюмах, а женщины — в шелках или бархате. Мой взгляд остановился на Лиззи — ее лицо сияло, она смеялась. Она была с высоким мужчиной, который прислонился к стене спиной к нам, его светлые кудри касались воротника. Пока я наблюдала, он обернулся, махнув рукой кому-то в зале, и показал свой гладкий красивый профиль.
«Американец, как и наша хозяйка», — догадалась я, судя по его росту, загару и расслабленной позе.
Он огляделся по сторонам, как делают люди, почувствовав чей-то взгляд, и улыбнулся, заметив меня. Его зубы были очень белыми, как в рекламе зубной пасты. Сказав что-то Лиззи, он взял со столика бутылку шампанского и направился к нашей группе.
— Всем привет! — Он ухмыльнулся. Я оказалась права, американец. — Я Блейк, бедный родственник и приживальщик.
— Добро пожаловать в Солсбери! — Я подняла свой бокал, размышляя, как бы отправить Блейка обратно к Лиззи — рядом с ним она выглядела такой счастливой. Через его плечо я видела, что дочь сделала шаг в нашу сторону, но ее перехватил епископ, тут же приступивший к громогласному допросу: «Как тебе в родном городе? Нашла работу? Много ли подруг? А парень есть?» Счастливое выражение стерлось с ее лица. Некоторые старики обожают бесцеремонно лезть не в свое дело. Разве она обязана рассказывать, что не ей удалось получить работу в лондонском издательстве, пришлось вернуться в город, где выросла, и переквалифицироваться в библиотекаря? Что ей одиноко, что все школьные друзья разъехались, а парень недавно бросил ее, что она живет одна и, по мнению ее отца, мечтает сбежать отсюда?
Блейк наполнил мой бокал шампанским.
— Я брат Офелии. За свои грехи наказан тем, что занимаюсь перестройкой домов, но здесь, увы, мне развернуться не дали. — Он покачал головой, в его голосе звучало сожаление. — Это здание неприкосновенно, декан и совет каноников вцепились в него мертвой хваткой.