Кубаткул на это заметил осторожно:
- А в Казахстане солдаты поют по-казахски?
- По-турецки!
Прапорщик не очень-то любил дискуссии, и песня была выучена, хотя это стоило большого труда Кабаидзе и особенно Звайзгне, который и по русски-то не умел говорить. Кроме слов «здравствуйте» и «спасибо» все остальное произносил невнятно, поэтому больше молчал. Хромов звал его за это «глухонемым», но только за глаза, побаиваясь мощных бицепсов латыша.
Нечипоренко был запевалой не потому, что голос у него был лучше, чем у других. Наоборот, ни голоса, ни тем более слуха у него не было, но прапорщик Циба отдал ему предпочтение по той простой причине, что
Ивану учить слова песни не требовалось - он знал их с детства.
- Роспрягайтэ, хло-го-пци, коней та й лягайтэ спогочивать, а я пи-ду в сад зэлэный, в сад крынычэньку копать!-закричал Нечипоренко и все подхватили разноголосо, но дружно.
Этой песни оказалось слишком много на дорогу до тира, Серегин оборвал ее командой и остановил строй. Капонир представлял собой земляное сооружение, поросшее бурьяном, и предназначалось оно для укрытия самолетов, которые могли когда-нибудь здесь появиться. Внутри этого сооружения у поперечного вала были выставлены три фанерных щита, на которых крепились мишени - квадратные человеки по грудь. Расстояние до них было пятьдесят метров, и на этой отметке стояли воткнутые в землю два красных флажка. Третий флаг, побольше размерами, трепыхался на самом гребне капонира, предупреждая местное население, что идут стрельбы, хотя кругом не было ни души.
В первую смену стреляли Балаев, Звайзгне и Хромов. По команде лейтенанта Серегин раздал по три патрона, каждый солдат доложил:
- Три боевых патрона получил.
- К огневому рубежу шагом - марш,- скомандовал Капустин.
… Солдаты прошли вперед, легли, как учил Строевой устав.
- Заряжай!
Щелкнули затворы карабинов. По очереди снова доложили.
- Рядовой Звайзгне… Балаев… Хромов к стрельбе готов!
- Огонь!
Первым выстрелил Арвид. Пыль взметнулась за фанерным щитом, и шарахнулось в земляном четырехугольнике эхо. Из дальнего болотца в поле взлетела пара испуганных уток, которую проводил охотничьим взглядом сибиряк Лихолет («Хорошо идут: стук-стук»,- он даже глаз прищурил).
Один за другим, почти одновременно, грохнули еще Два выстрела.
- Внимательнее! - сказал Серегин, стоявший у ног стрелявших.
Роман повернул к нему голову. Качнулся ствол карабина.
- Моя же была очередь…
Он не договорил. Сержант больно наступил ему на ноги, от чего цыган взвыл.
- Не вертеть оружием на огневом рубеже!
- Да я же…
Сержант снова ударил его по подошвам сапог.
- Отставить разговоры!
- Но…
- Рядовой Балаев, разряжай!
Роман затравленно зыркал по сторонам, ничего не соображая, а Серегин быстро наклонился и резко два. раза подряд дернул затвором карабина. Патроны вылетели в траву.
- Встать! Стать в строй!
Когда раздосадованный Роман вернулся в строй, сержант обвел всех строгим взглядом:
- Предупреждаю еще раз. Огневой рубеж не балаган, и вы не в таборе находитесь, а в армии!
Лейтенант смотрел в это время в бинокль, будто происшедшее его не касалось - личный состав должны воспитывать младшие командиры.
- Звайзгне, молодец. Восьмерка. Хромов - мимо.
Первая смена отстрелялась, хотя и не полным составом. Балаев зыркал гневным взглядом на сержанта, а тот снова был напряжен, весь во внимании.
- К мишеням бегом - марш!
В очередную смену пошли Нечипоренко, Хайретдинов и Кабаидзе. С карабином грузин выглядел настоящим абреком, коня бы ему еще, бурку да башлык. Нос орлиный, глаза горят, череп, как и положено, бритый, синева на щеках - красавец. И стрелял метко: три девятки.
Подошла очередь Миляева, и он поймал себя на мысли, что волнуется. Никогда до этого не приходилось ему стрелять из настоящего оружия, хотя в детстве у него была классная игрушка - уменьшенная копия американской автоматической винтовки М16. Стреляла она водой, и было истинным наслаждением запустить струю в отца, сделавшего этот подарок.
Отец ругался, но винтовку не отбирал.
Прозвучала фамилия, и Женя вздрогнул. Ответил как положено, протянул руку, в которую сержант Серегин вложил холодные длинные патроны. На остриях пуль поблескивали лучи солнца, вид их казался самим совершенством - плавный овал, баллистически точная
форма. Не верилось, что эта изящно выполненная штуковина несет в себе смерть.