А служба шла своим чередом. Как-то во время завтрака произошло нечто такое, что в масштабе солдатского коллектива означало чуть ли не переворот. Инициатором был Миляев. Сев за стол, он не стал дожидаться установившейся очереди, а первым потянулся к лежавшему в тарелке куску масла, отхватил положенную порцию, спокойно намазал на хлеб. «Старики» опешили, а их было за столом семеро против троих «молодых» - Жени, Звайзгне и Балаева. Выдержав паузу, ефрейтор Лиходеев озадаченно выдавил:
- Ты Что, оборзел, салага?
- А что? - спокойно спросил Женя.
- Ты почему масло взял?!
- Положено, вот и взял.
Он откусил хлеб, но слишком много, будто боялся, что отберут.
- Да ты понимаешь, кто ты?
- Понимаю, - промычал Женя полным ртом и заметил, дай потянулся к маслу Арвид и тоже отхватил кусок, быть может, даже несколько поболее, чем полагалось.
«Старики» переглянулись.
- Это что, бунт? - вскипел Лебедев, щуплый, но ершистый солдат, будто обиженный на весь мир за свой малый рост.
- Э, чавелла, зачем так горячишься? - спросив Роман Балаев. - Тебе что, масла не хватит?
Он тоже размазывал вилкой по хлебу масло, и было видно, как дрожат его руки.
За соседним столом инцидент заметили, там тоже «молодые» потянулись за своими правами, «старики» стали шипеть на них, но тихо - за отдельным столиком завтракал дежурный по части капитан Скворцов, а напротив него сидел прапорщик Циба, прихлебывая горячий чай.
Миляев вдруг почувствовал острую боль в ноге и поморщился. Это сидевший напротив Лиходеев ударил его носком сапога. Боль была такая, что аж круги перед глазами пошли, но Женя сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. И, сам того не ожидая, тоже пнул ногой по колену обидчика. У того даже рот тотчас перекосило от боли.
- Ах ты, шнурок! - Лиходеев наклонился и, коротко взмахнув кулаком, ударил Женю в лицо.
Миляев приложил к разбитой губе пилотку, и вдруг, зачерпнул вилкой перловой каши и метнул ее, как из катапульты, прямо в лицо Лиходееву. Каша прилипла ко лбу, упала на грудь, украшенную комсомольским значком, знаком перворазрядника по легкой атлетике и специалиста 2-го класса. Одновременно на всех столах перестали стучать вилки об алюминиевые тарелки.
Такую тишину не смог не заметить прапорщик Циба. Его чуткое ухо сразу уловило критическую ситуацию, и он поднялся, пошел вдоль столов.
- Ну, погоди! - прошипел угрожающе Лиходеев.
А Миляев, изо всех сил стараясь показать, что он
плевать хотел на его угрозы, положил себе в тарелку добавки сколько хотел, отыскал в бачке кусок мяса попостнее, чего раньше никогда не делал. Потом так же спокойно взял миски Арвида и Романа и положил приличные куски и им.
- В чем дело? - строго спросил старшина.
- Да так, - Лиходеев уже вытер с лица кашу,- ждем, когда молодой товарищ положит нам порцайку.
- Тебе худеть надо, - назидательно промолвил Циба. - И так физия, як луна.
Завтрак закончили в гробовой тишине. Только слышно было, как чирикал воробей, устроившийся на перекладине под крышей.
На выходе Женя опять столкнулся с Лиходеевым.
- Вечером поговорим, салага, - прошипел тот, а Миляев почувствовал, как ему все стало безразлично. Господи, как они ему надоели!
После утреннего развода Женю сразу же окружили девять его товарищей.
- Да мы же сила, братцы, - сказал весело. - Нас же как десять пальцев. Целых два кулака!
- Одын за всэх, всэ за одного, - энергично взмахивая рукой, сформулировал единство Гиви Кабаидэе.
- Они наблюдают за нами, - пугливо оглянувшись, проговорил Хромов.
- Ну их к лешему! - сказал Игорь Лихолет. - У меня дети дома, а я и точно как салага, язык проглотил да только слушаю и повинуюсь. Надоело.
- Может, лейтенанту доложить? - высказал робкое предположение Расим Хайретдинов.
Гиви энергично покрутил головой:
- Мы что, сами нэ мужчины? Зачэм жаловаться?
Молчал только один Свинцицкий. Стоял рядом вроде бы со всеми, но в то же время как-то особняком. Но никто не замечал его молчания, впрочем, как и присутствия.
- Значит, табор у нас? - блеснул золотыми зубами Роман и подмигнул. - Добре, братья.
Он вдруг обнял Женю, похлопал по плечам.
- Ты первым вступился за всех.
Никогда еще Женя не чувствовал себя так уверенно, как в эти минуты.
7
По мере того как набирал обороты двигатель самолета, все гулче стучало сердце в груди Капустина. Он сидел справа по борту, видел в иллюминатор оставшихся на земле, видел Степку возле группы парашютистов, видел руководителя прыжков подполковника Мишина. Одни обсуждали предыдущие прыжки, другие укладывали парашюты, и никто из них не волновался сильнее, чем лейтенант. Он летчик, летчик! И без неба он не может!