- Останешься свободным художником?
- Нет.
- Whу? - отец непроизвольно перешел на английский (так было всегда, когда он сердился).- What has hарреned? (Что случилось?)
- Ничего не случилось. Просто я осознал наконец, что не художник.
- I don't аnderstand. (Я не понимаю.)
- Вот и я этого не понимал раньше.
Обстановку разрядила мама. Успела переодеться,
стала официально красивой. «Ну и правда, чем не торжественный прием по случаю…»- зло подумал Женя.
- Мужчины, хватит ссориться. Заключите мирное соглашение. Виталий, ты невозможен. Сынок ведь приехал! Будем обе-едать,- нараспев заговорила она.- И никаких серьезных разговоров.
- Да уж, Женечка,- пробурчал отец.- Вымахал, черт знает, до неба, а дурной, як не треба. Надеюсь, украинский тебе уже понятен?
- Понятен, лапа.- Женя примирительно улыбнулся.
Обед прошел в «теплой, дружественной обстановке».
Отец достал из бара «Finest Scotch whisку», налил себе и Жене, а Изольда Яковлевна довольствовалась голубым ликером.
В Останкине, куда Миляев приехал вместе с корреспондентом «Красной звезды» Золотаревым, его встретили приветливо. Ведущий, он же автор сценария фильма и режиссер, провел в монтажную, усадил в кресло перед видео, попросил операторов показать отснятый материал.
И снова Женя увидел свою фамилию на плакатах, увидел возбужденные лица группы «Линия», увидел знакомую Асю, выкрикивающую что-то в толпу и потрясающую рукой со сжатым кулаком,- это он уже видел на фотографиях, которые ему показывал полковник. Но вот ведущий объявил, что съемочной группе удалось встретиться с инициативной группой пацифистской организации «Линия».
Теперь они вели себя по-другому. Хорошо одеты, спокойны. Нет бравурного натиска, рассчитанного на зевак. Сидят в креслах, рассуждают. Кроме Аси, Женя больше никого не знал. Пожалуй, она и была более всего возбуждена. Говорила запальчиво, видно, желала произвести эффект.
«…Мы знаем, что эта съемка - фарс и рассчитана больше для КГБ, чем для массового зрителя. Но тем не менее я бы хотела, чтобы вы всё знали. Женю Миляева вы убили, а я его любила. Вы отобрали его у меня, истязали, бросили в карцер…»
О последнем Женя уже знал, а вот то, что насчет любви,- этого нельзя показывать. Это неправда, и потом…
- Это пойдет по Всесоюзной программе? - спросил он у режиссера.
- Да, конечно. Мы заинтересованы, чтобы материал увидела как можно большая аудитория.
- Но… Можно убрать некоторые высказывания Сологуб?
Например?
- Ну, хотя бы это признание в любви.
Да, ему не хотелось, чтобы именно это слышали все, даже скорее не все, а один-единственный человек на свете- Оксана. Сколько же можно ее испытывать? Пусть даже это дешевая ложь - для Оксаны это будет равносильно удару.
- Товарищ режиссер, это ведь неправда.
- Но… В том-то весь смысл фильма, что все, о чем они говорят, неправда. Это во-первых, а во-вторых, если мы сделаем купюры, то это даст повод им,- он кивнул на экран,- проводить новый виток кампании, теперь уже против телевидения и гласности. И потом… Это что, так страшно?
- Нет, не страшно,- Женя смутился,- но не желательно.
- Мы заверим ее письменно, официально, что это неправда.
Жене было не до шуток, и он кивнул головой:
- Давайте смотреть дальше.
Далее шло интервью с представителем военной прокуратуры. Он показал во весь экран письмо-обращение группы «Линия», показал журнал регистрации и ответ, который процитировал:
«В настоящее время рядовой Миляев Евгений Витальевич проходит службу в одной из частей Советской Армии».
- Младший сержант Миляев,- поправил Золотарев, но режиссер развел руками:
- Останется так, как есть. И так будет видно, что он уже младший сержант.
- Но тогда подумают, что Миляев обработан специально.
Тот пожал плечами.
- Какая уж тут обработка? Все как снег на голову.
Потом были кадры задержания группы, когда ее члены стали оскорблять прохожих, угрожать. В милиции оказалось, что большинство из них были пьяны. Юноша, который так убежденно говорил только что о свободе совести и выбора, срывался на матерные слова, которые лишь приглушал звукооператор, чтобы не ранить зрительский слух, кричал милиционеру в лицо:
«Плевать я хотел на твой социализм! Ты слышишь?! Сука, б… Ищейка! Не трогай меня, сволочь!»
А милиционер и не трогал потому, что знал о съемке.
- И это пойдет в эфир?
- Пусть идет,- сказал режиссер.- И тебя мы не намерены показывать этаким пай-мальчиком. Ты предстанешь перед зрителями таким, каким был, а потом каким стал.
Женя не хотел этого. Зачем? Уж если снимать, то пусть снимают, каким стал, если считают, что изменился в лучшую сторону.