Хлопнула дверь, в квартире стало тихо. За открытым окном чирикали воробьи, майское солнце играло лучами в молодой зелени, просвечивая насквозь листву, и пробившийся в комнату луч упал на лицо Аси, лежавшей неподвижно на диване. Она открыла глаза. Левая щека ее чуть покраснела, в глазах блестели слезы.
Женя подошел к ней, опустился на одно колено.
- Тебе больно? - прикоснулся пальцами к щеке.
- Нет, тошно.
Она прижалась вспухшей щекой к его ладони. Женя не знал, как ее успокоить, гладил свободной рукой по плечам, по голове, ощущая короткий бобрик волос, а она неожиданно перевернулась на спину и потянула его за руки.
- Иди ко мне.
Она позвонила через два дня, когда уже не оставалось времени, чтобы придумать решение - завтра надо идти в военкомат.
Миляев сначала не узнал этот твердый девичий голос. Даже растерялся.
- Кто говорит?
- Ася.
- Какая Ася? - Он вдруг поймал себя на мысли, что ни разу о ней не вспомнил за эти дни.- Привет, Ася. Извини, не узнал, слышно плохо.
- Ты совсем плохой. Куда-то пропал, мы несколько раз заходили - тебя нет.
- Откуда ты узнала мой телефон?
- Это не проблема. Я приеду?
Он помолчал.
- Нет, Ася, я… не один.
Она тоже помолчала. Но недолго.
- Понятно. Это твое дело,- она перевела разговор в другую колею.- Ты надумал в армию уйти?
- Ну не в психушку же!
- Ты не отказался?
- В этом случае не отказываются, а подчиняются.
- Не бойся. Мы тебе поможем.
Миляеву стало смешно. Кто ему поможет, если он сам не знает, чего хочет в этой жизни?
- Ты что смеешься? - обиделась Ася.
- Да это я так…
- Ах, ну конечно, у тебя же гости. Но имей в виду, Миляев, завтра вечером никаких гостей. Завтра к тебе приду я…
Женя без сожаления положил трубку. Подошел к книжному шкафу, достал повестку. Вот она, его гостья. Строгий штамп военного комиссариата, текст, отпечатанный на машинке: «Гр. Миляев Е. В. Вам надлежит явиться…»
- Есть!
Женя приложил к виску руку и, представив себя со стороны, захохотал.
2
Куда их везли - не сказали. Построили, подвели к закрытым машинам. Загрузились. В дырку в брезенте Миляев видел Садовое кольцо, потом Бородинский мост через Моокву-реку. У новых платформ Киевского вокзала машины остановились. Прапорщики, которые командовали призывниками, приказали выходить.
Сразу собралась толпа зевак. Призывники выглядели впечатляюще: в старых, рваных пиджаках, в джинсах, в кроссовках и сандалиях, в майках и телогрейках; несмотря на майскую жару, один остроумный малый даже шапку-ушанку надел на стриженую голову. Настроение у большинства было бодрое, будто за город на пикник собрались и сейчас подойдет электричка, рванет лихой гитарист струны - и с песней на отдых.
Миляеву не хотелось ни с кем общаться. За два дня на московском призывном пункте эти десятки незнакомых лиц успели надоесть. С ума можно сойти, слушая плоские шуточки подмосковных ребят, видеть их довольные рожи. И чему только радуются?
Они оккупировали плацкартный вагон поезда «Москва - Киев», что успел прочитать на вывеске Миляев, когда шли по перрону. «Киев - это не так уж плохо»,- подумал он.
Женя забрался на верхнюю полку, лег, уперев в кулак подбородок, и стал смотреть в окно. Слева величественно проплыл университет, потянулись здания иностранных посольств на Мосфильмовской улице, и вот уже окружная дорога, поезд вырвался на простор.
Поезда Женя не любил. Быть может, это оттого, что в восемь лет он возвращался из Пекина с родителями поездом - так отец решил (уж больно много всяких коробок было, на самолете не увезешь). Дорога через Улан-Батор, Улан-Удэ, мимо Байкала была настолько утомительная, скучная, душная, настолько некуда было себя деть, что, когда добрались наконец в Москву на седьмые сутки, Женю отправили в больницу с нервным расстройством.
Но сейчас дорога почему-то радовала. Был приятен стук колес на стыках рельсов, не раздражала больше болтовня ребят, а за окном радовали глаз зеленые поля, перелески, овраги, деревеньки, цветущие садики у домов. А нескончаемая вереница телеграфных столбов, стремительно убегающих назад, была словно связующая нить с прошлой жизнью.
…От автобусной остановки к дачному кооперативу творческих работников, где родители приобрели себе тихую обитель, купив ее у известного (фамилию страшно называть) поэта, Женя шел пешком.
Все дачи были построены по индивидуальным проектам, и ни одна не повторяла другую. Здесь собралась творческая братия, и у каждого на участке были все условия для отображения жизни народной - высокий еловый лес, тенистый кустарник, лужайки, уставленные шезлонгами, меж деревьев висели гамаки и в них воз-леживали члены семей творцов. Творцы же творили.