Я и пошел.
Так верите? Когда ихний класс узнал, что я был в сорок пятом под самым Берлином, но Берлин, как таковой, не брал и к водружению знамени Победы тем более отношения не имею, такой общий вздох разочарования вырвался, что мне аж неудобно стало! Словно подвел кого-то я очень сильно…
А учительница внучкина уж после встречи этой, наедине, так прямо и сказала: «Надо было рассказать что-нибудь героическое! Это же дети! Для них сила положительного примера значит многое. И здесь в интересах воспитания подрастающего поколения можно пойти «а разумное преувеличение, даже на определенный вымысел. А так, что получилось? Были на войне - и не воевали! Не педагогично!»
Видите, какой поворот? «Разумное преувеличение» или даже «определенный вымысел»!
А какой такой инструмент, пусть и самый наиэлектронный, может дозу разумности этого самого преувеличения определить? Уж не говоря о всем прочем…
Да и что такое в конечном-то счете «разумное преувеличение» как не вранье? И примеров тому тьма-тьмущая.
Хотя бы по той же войне?
Я когда еще на станкостроительном работал, был там директором Костров. Ну, на такой махине директор - что твой министр…
Однако он это сознавал прежде всех: всегда такой надменный, сморщенный от неудовольствия, а глаза стеклянные, не вздрагивающие, аж в бровях мохнатых утонули.
А главное, пробиться к нему по нужде какой неотложной - просто-таки не было возможности у рядового работника: всех к замам спихивал…
Ну, и аккурат к тридцатилетию Победы появляется в газетке нашей заводской рассказик о его героическом прошлом. Он в войну и в самом деле майором был, командовал десантниками.
Рассказик этот, как бы со слов самого Кострова записанный, тиснул в газетку Прошка Жидков. Был у нас один такой мелкий трепач в многотиражке.
И расписал такое, что, если поверить, Кострову нашему уж давно было бы пора памятник-да не один!- воздвигнуть на местах всех его неслыханно героических десантов.
И чего только там не было в этих описаниях!
И десанты с горящих самолетов, и глубокие атакующие рейды по тылам противника, и коварные переходы аж по дну озера в специально приспособленных для этого противогазах, и вывод целого лагеря военнопленных к своим, когда наши-то предстали в форме немецкой, и даже пленение генералов немецких…
И мысль при этом проводилась значимая: что, мол, действия этой группы майора Кострова оказывали-де самое что ни на есть явное воздействие на исходы иных масштабных сражений.
Ну, как водится, скушали мы этот номер. Прошка Жидков вскорости квартиру еще более новую получил. А у нас закралось: а шут его знает? Может, и в самом деле все так по жизни военной случалось? Может, оттого и пребывает в такой гордой недоступности наш директор, что заслуги его, столь героические, всенародно не оформлены?
Немного и прошло, как рассказик этот Жидкова вдруг подхватывает одна газета, потом другая, третья.., И пошло!
В свете этих событий назревает встреча чудом уцелевших героев. А уж их иначе чем «костровцами» и не нарекают!
Какой-то доктор каких-то наук за эту встречу и взялся. Собрал-таки со всего, что называется, света: человек семь всего и оказалось в наличии к тому времени. Но народищу в зале нашего Дворца культуры - а он у нас почище, считайте, иного театра академического!- собралось предостаточно. Не то что сидели - стояли в проходах!
Тут же, как водится, и журналисты, и кинокамера стрекочет, и фотографы бегают.
Началась, помню, встреча торжественно. На сцене за красным столом, стало быть, «костровцы» и сам Костров…
Слова полились хорошие. От коллектива выступили. Пионеры тексты заученные отбарабанили.
Только вдруг, чуть позже, один из семи этих уцелевших, достает фотографию и показывает ее своим боевым товарищам.
Их словно током пробило!
А на фотографии этой кто-то по фамилии - не помню уж отчетливо - то ли Окунев, то ли Окунин?
С этого момента только про него речь и шла - про Кострова наши герои как забыли!
Оказывается, этот Окунев - черт ее, или все же Окунин? - и был истинным героем! То есть, все подвиги, которые приписал Прошка нашему директору, совершил как раз он!
Еще бы не святотатство?!
К слову, после нехорошо вышло: Костров все свалил на трепача этого многотиражного, а Жидков, напротив, упирал на директора: дескать, он про истинного героя слова-де не сказал…
Костров, конечно, тоже не лыком шит - война есть война. Но тут как-то само собой выявилось, что все же больше сидел он за линией фронта, но только по нашу сторону. Нет, раза два-три с десантом ходил в тылы врага. Но чтоб так, как в газетах расписали? Этого не было…