- Диду, як солдаты добре бигають!
После кросса была еще полоса препятствий - лабиринт, кирпичная стенка, траншея; потом перекладина, подтягивание из последних сил, потом наконец водные процедуры у умывальников, висевших в ряд на доске и наполненных водой суточным нарядом.
После такой «зарядки» силы были полностью истощены, хотелось упасть в траву и уснуть крепко, и крупнокалиберная перловка казалась тяжелой, словно и не каша это была, а пушечные ядра.
Занятия по общевоинским уставам проводил прапорщик Циба. Говорил занудливо, с местным акцентом, делая неправильные ударения в словах, и, может быть, только это, непривычно терзая слух, не давало возможности уснуть мертвым сном.
Впрочем, не только это. Неожиданно громко прапорщик командовал:
- Отделение, встать!
Все тотчас вскакивали, а однажды сонный Свинцицкий, тоже вскочивший вместе со всеми, вдруг рухнул плашмя между столов словно подрубленный. Это происшествие ненадолго оживило, но прапорщик оставался строг.
- Рядовой Свинцицкий! Сколько военнослужащих положено на одно очко?
Тот моргал глазами, не понимая, о каких таких очках говорит прапорщик, но надо было что-то отвечать, и он ответил.
- У меня зрение нормальное, я не ношу очки…
- Оно и видно,- шутил прапорщик.- Глаза как юбилейные полтинники.
Свинцицкий покраснел, опустил смущенно голову. У него глаза всегда грустные, белесые брови изогнуты страдальчески.
- Повторяю для непонятливых.- Прапорщик будто забыл дать команду «Садись!», и его слушали стоя.- Устав внутренней службы определяет: «В уборных оборудуются одна кабина с унитазом (очком) и один писсуар на 10-12 человек». Прошу повторить.
Все молчат.
- Повторить!
Понуро, вяло и нестройно раздались голоса.
- Вот теперь другое дело,- прапорщик остался доволен.- Садись!
И снова потянуло в сон. Ну кому это надо? Это же идиотизм какой-то. За окном идет жизнь, чирикают на ветках тополей воробьи. Вышли в поле крестьяне, точно на плантации, гнут спины, а солнце поднимается все выше и выше, а голова клонится все ниже и ниже…
- Встать!
Вся оставшаяся часть занятий по общевоинским уставам проходит стоя. Сидит только прапорщик Циба, чи-тает вслух маленькую книжицу, двигает упоенно бровями и время от времени вытирает платком вспотевшую лысину.
Ноги уже не держат, коленки дрожат, подгибаются, но падать нельзя. Женя не выдерживает. Садится на тяжелый деревянный табурет с прорезью посередине.
- В чем дело, рядовой Миляев? - удивленно приподнимает брови прапорщик.- Что за самодеятельность?
- Это ноктюрн на флейтах водосточных труб,- сказал Женя и ему стало глубоко наплевать, что будет дальше.
- Ну-ка, поднимитесь сейчас же! - Теперь уже встал прапорщик.-Что это вы себе позволяете?
Он настолько удивлен непослушанием, что говорит не требовательным, а каким-то просящим голосом.
- Сидя намного удобней, товарищ прапорщик.
- Что-о?!
Проклятье. Куда он попал? Ну хорошо, стрелять, бегать, черт возьми, это понятно. Кричать «Ура!» - это тоже понятно, на войне как на войне. Но зачем сейчас стоять?
- Женя,- тронул его за рукав Свинцицкий,- встань, пожалуйста.- Он говорил тихо и смотрел все так же страдальчески, хотя сам уже еле стоял на ногах.- Надо терпеть.
Миляев поднял на него глаза. Что он говорит? Что значит терпеть? «Тоже мне… толстовец, Платон Каратаев».
Женя встал.
- То-то же,- удовлетворенно проговорил Циба, но сам уже не садился.
Во время короткого перерыва, когда они сидели в курилке под плакатом «Бросать окурок не спеши, сперва окурок потуши», с Женей заговорил Свинцицкий:
- Это ведь только начало, дальше труднее будет. Пока мы еще со «стариками» не сталкивались. Мой брат рассказывал, что сначала тебя бьют, а потом ты бьешь. Это несправедливо, но надо терпеть.
Женя покосился на него.
- Зачем терпеть? Чтобы потом бить?
Свинцицкий покачал головой:
- Нет. Но иначе не выжить.
Следующее занятие проводил лейтенант Капустин. От изобилия писанины даже спать не хотелось. Все торопились записать слова, произносимые лейтенантом, и лишь упрямый цыган время от времени приостанавливал руководителя:
- Как-как?
Тот замедлял темп речи и повторял:
- Западная рыночная экономика непременно приведет капитализм к краху, кризис которого углубляется с каждым днем…
Конечно, для Романа Балаева, который с детства торговал в подземных переходах Краснодара черной тушью для ресниц, изготовленной из гуталина, и сладкими петушками, это было очень даже понятно - попробуй поторгуй, когда каждый милиционер норовит тебя изловить и припаять штраф. Крах рыночной экономики неизбежен.