— Тогда одевайся во что-нибудь приличное и помой своё ебало, — Ллойд упал передом на сидения, чтобы взять бутылку с водой, и кинул её прямо в затылок Айзеку. — Даже зеркало посмотреться есть.
Когда Ллойд думал, что наконец оседлал мустанга, мустанг скинул его обратно на землю, забрасывая пылью из-под копыт.
***
Айзек смыл с лица кровь и, как смог, закрыл волосами разбитый висок — благо, патлы у него длинные и лохматые. Переоделся в футболку и тёмные джинсы за неимением альтернативы, сел назад, ехал молча. Ллойд не терял бдительности — не спускал до самой деревни.
У Ллойда сводило мышцы в левой ноге; он слишком долго ехал без отдыха. И в полной мере ощутил боль, остановившись около первого попавшегося здания с пластиковой мебелью на улице. Поесть, помыться и лечь — три потребности, долбившие сейчас по его человеческому мозгу.
И Айзек, скорее всего, мечтал о том же. Голова его лежала на окне; он чуть не упал, когда Ллойд открыл дверь.
— Мы у трактира. Вылезай.
Деревней место числилось лишь на картах, на самом же деле поселение живое, растущее. Оно дышало и держалось за счёт проезжающих мимо: трактир, сувениры, магазинчик со всем необходимым и — конечно же — чайная с огромным разукрашенным кальяном на окне. Козы, козье дерьмо, повозки с ослами, нагруженные и цветастые — ещё не Арнама, уже не Ист-сайд. Айзек стёк по сидениям. На ногах у него те же вьетнамки, в которых он припёрся в отель к Ллойду.
Ллойд взял их вещи, захлопнул дверь и закрыл машину.
На первом этаже трактира можно пожрать и, непосредственно, заказать комнату. Около стойки официанта-администратора сидела компания местных. Голубые бетонные стены обклеены выцветшими плакатами из каких-то журналов, меню написано маркером на листе ватмана — и буквы по углам расплывались синим от когда-то попавшей на лист воды. Мебель старая, вся разная, собранная явно со свалок. Она вписывалась сюда не больше, чем зашедшие Айзек с Ллойдом.
Окно, рядом с которым они сели, без стекла и забито ржавой решёткой. Ллойд отошёл заказать еду. Стоя напротив администратора, периодически посматривал назад.
— Туристы? — спросил улыбчивый… Администратор? Официант? Сам хозяин? Это не имело значения. — Путь на Арнаму?
— Да, — односложно ответил Ллойд. Подумав, подыграл: — Самобытно тут у вас.
Не хотелось прикрываться образами, которыми он пользовался ранее. Он просто врал.
Ложь, всё ложь. И сальная улыбка на лице мужика-хозяина, и их история.
С кухни принесли тарелку лепёшек, глубокую пиалу с подливой, чайник и четыре стопки. Айзек отказался от всех традиций чаепития; просто налил себе чай и просто пил. Это сытный заказ, пожрать и комната на пару часов. Спасёт день захудалого трактира.
Ллойд разорвал лепёшку и макнул её в подливу.
— Значит, нам некуда спешить, — сказал Айзек утвердительно.
— Есть место, куда бы мы могли спешить?
Лепёшки явно пекли ночью: они были подогретые в микроволновке, клёклые, застревали в горле.
— Вроде как, ты хотел меня убить.
У Айзека скучающий, блеклый хриплый голос. Он выглядел бледным и уставшим, заторможенным и сонным. Стопка в его крупных ладонях смотрелась совсем маленькой, чёрный чай играл на контрасте. Ллойд обернулся; сидящие сзади мужики раскладывали карты, курили, не обращали внимания.
— У меня есть цель, и я к ней иду, — он откусил лепёшку. Аппетит, важнейшая потребность в еде, проснулся неожиданно, вытеснив остальное. — Это всё, что тебе нужно знать. Просто жди.
Это словно сказано самому себе. Убеждение, будто он действительно куда-то шёл.
Но на самом деле застрял посреди пустыни — без мустанга, без цели, без правды. И правда есть, её просто надо уметь раскопать в песках.
Айзек кивнул, потянулся к лепёшке. Если он различал ложь, пусть так и будет.
— Надо было убить тебя ещё на Лейтон-поинт.
Что-то в Айзеке переменилось, но Ллойд не заметил, что. Продолжил:
— Если бы я только знал, что это ты.
— Ты упустил отличную возможность, потому что я был в человеческом теле, — он жевал медленно, как будто его тошнило. — А теперь всё зашло слишком далеко, и ты просто не знаешь, как поступить.
— Ты упустил возможности избавиться от меня в самом начале, а сейчас что-то о них говоришь?
— Это никогда не было моей задачей, ещё раз. Нет смысла мстить человеку, которому я отрубил руку, но в тебе оно может быть.
Ты мстил картелям, думал Ллойд. Папе-Джефферсону и затем Кольту. Джонни Кольт здесь ни при чём, Дэвон просто не захотел копаться в грязном — такова природа мести. Мимолётной, резкой и жестокой.
Ллойду насрать на Кольта. Насрать, что его придётся прирезать, он давно был занозой в жопе, — куда важнее сам путь до Арнамы.
— И ты можешь извиняться, но я извинений не приму, — Ллойд почти ощутил на себе, как трудно Айзеку глотать. — И я могу извиняться — и это будет абсолютно честно, если ты меня пошлёшь.
— Ты мне надоел, — признался Ллойд заёбанно.
— Тогда поторопись.
Обнадёживало сильнее, чем бесполезная беготня в начале. Сорвётся или нет, поставит ли кровавую точку на непрерывной пустынной дороге — вот что Ллойд не знал, и не мог предугадать наперёд. Отношение к ситуации менялось быстро, как картинки на региональном телевидении — а картинки эти в девяти из десяти показывали ложь.
Кто такой Айзек? Что с ним было не так, за исключением поддельных документов, работы на ЧВК, тела?
Ллойд не знал. Знал, Айзек обязательно заставит его во всём сомневаться — и заставлял.
Спрашивать у хозяина про телевизор или интернет абсолютно бесполезно — ни того, ни другого в комнате нет. Время здесь застыло на определённой точке, никуда не сдвигаясь: ковёр на стене, ковёр на полу, совмещённые солдатские койки с обвешанными какой-то мишурой спинками, пластиковые цветы на тумбе. Пахло затхлостью и пылью. Ллойд скинул их вещи в кресло — оставлять такой багаж в таком месте — глупо.
Надо помыться, почистить зубы и поспать пару часов.
Сделать это спокойно, пока рядом тот, кого ты собираешься убить, — невозможно.
— Идёшь в ванную?
Может, Айзек там убьётся сам, и одной проблемой станет меньше.
— Иди первый. Если боишься, можешь связать мне руки, — он постарался изобразить усмешку, но на деле просто недоволен или обижен.
Айзек протянул руки. Руки с сухой кожей и сорванным ногтем на указательном пальце, узловатые, выдающие возраст. Рабочие руки солдата. Ллойд не стал играться в доброго копа: так и сделал, как было сказано. Заламывая, связал запястья скрученной простынёй.
Всё это его порядком заебало, бесконечные попытки заколоть друг друга.
Пистолет остался под рукой. Он лежал на раковине, направленный в сторону двери, и оставался единственным верным другом.
И был в руке, когда Ллойд вышел из ванной, не стесняясь наготы. Айзек по-турецки сидел на кровати, сильно сгорбившись со связанными руками, и следил. Не смотрел, не пялился: следил за каждым движением, как любой военный. Взгляд в спину, на шрам до копчика. Взгляд выше, когда Ллойд завернул мокрые волосы в полотенце.
— Что значит твоя татуировка? — совершенно неожиданный и ненужный вопрос.
Татуировка — Ллойд о ней забыл. Поделённая шрамом, она уже не смотрелась красиво.
— Моё увлечение, — значений Ллойд вложил много, сохранилось сквозь пройденное лишь основное.
Утончённая исключительность холодного оружия, в которую он трепетно верил. Клинок может стать святым, если наделить его таким свойством. Может стать орудием мести или справедливости. Смотря кто, смотря как, и Ллойд застревал в этих мыслях, лавируя без чёткой цели.
Айзек неопределённо ухмыльнулся. Ллойд его развязал и отправил в ванную.
Два клинка оставались в закрытых футлярах. Пистолет лежал рядом, охраняя.
Что из них орудие, а что инструмент, Ллойд перестал понимать. Что вкладывал, что выкидывал, что чувствовал. И что думал Айзек — Айзек мог много думать в своём положении — чего хотел?