Ездить по утренней дороге с опущенным стеклом — настоящее удовольствие: кричали где-то вдалеке птицы, сидящие на кукурузных полях, насекомые залетали в салон, бились о лобовуху, просыпались придорожные кафе. Было хорошо и спокойно.
Мир стал простым и понятным, как кристально чистая вода арнамских горных родников. Как комната в детстве, рассекаемая сдыхающим карманным фонариком. Как смысл всех любовных романов, нелюбимых и презираемых.
Началась извилистая дорога, появлялись на горизонте горы, выплывающие размытыми пятнами на фоне расцветающего неба. С каждым километром всё ближе и ближе, и иногда казалось, будто можно въехать прямо в молочный туман, теряясь в гуще.
Первая сигарета оказалась слаще воды. Ароматный дым мягко парил по воздуху.
После знака «Арнама тридцать километров» шоссе уплывало вверх, в гору, окружённую деревьями. Зелёными, яркими деревьями. В воздухе терпкий запах хвои и моря.
Правдивый понятный мир на ладони.
На каком-то из участков дороги был съезд в сторону, наверх, и Ллойд туда поехал, движимый неизвестным чувством. Здесь нет отвесных скал, нет жестоких бурьянов, просто южные горы, слабые и никак не идущие в сравнение с северными — идеальное место.
Айзек не спал, но ничего не говорил. На вершине их ждала выжженная площадка. Ллойд делал всё на автомате: взял пистолет, снял с предохранителя, открыл дверь. Поднял Айзека на руки, закинул на плечо, отнёс к самому обрыву. Поставил на колени, ослабевшего, осоловевшего.
На фоне — горы и зелень. Запах хвои, моря и пороха. Крики южных лесных птиц.
Ллойд видел его глаза — северные, холодные светлые глаза, — и в них отражался мир.
Он выстрелил.
Не в голову и не в шею.
Не в грудь. Не в пах.
Не было развороченных арбузов под ногами, не было красной мякоти на жёлтом чистом песке.
Пуля пролетела над самой макушкой, уносясь куда-то в сторону бесконечных зелёных гор.
— Я сохраню тебе жизнь. Сохранишь ли ты её себе — вопрос другой.
Прежде, чем Айзек мог что-то сказать — если он не потерял способность говорить — Ллойд надавил на его грудь и с силой столкнул вниз.
Обрыв не был крутым: он был неровный, поросший старыми кривыми корнями, размытый дождём, пустой, безлюдный, но уходил довольно плавной горкой, по которой возможно забраться наверх.
Это прекрасное место, где начиналась жизнь в бескрайних пустынях. Где росли южные кустарники и деревья, где встречались проросшие сквозь песчаную почву одуванчики. Пели птицы и жужжали насекомые. Пробивались в дебрях чистые родники.
Здесь есть надежда.
Это не пацифизм, знал Ллойд. Это правда.
Он развернул машину багажником к обрыву. Скинул вниз экзоскелет, выкатывая его, и следом швырнул с хорошим размахом чужой футляр, избегая смотреть вниз. Все вещи, все воспоминания: тело, футляр, сумка — прощай, оружие!
Ллойд не хотел знать, что было до, что есть сейчас, что будет после.
Правда в его понимании просто была.
По радио играла «Приведи меня домой, Арнама».
При резком повороте на горной дороге книга перекатилась по торпеде, ударяясь об угол. До Арнамы оставалось десять километров.
========== Пёсий Яр. Заключение ==========
4.
Заключение
Первая закончилась быстро. Вторую растянули на подольше.
Балеха не в честь Ллойда — в честь смерти Кольта. Дэвон так радовался этому факту, что не постеснялся снять самых шикарных блядей, купить самый шикарный алкоголь, привезти самые лучшие таблетки — транзитом с Ист-сайда. Но ни блядей, ни алкоголь, ни таблетки Ллойд не хотел. Было пусто, как после любой выпивки на неспокойную душу, и почему-то грустно.
Китон не отходил ни на минуту, всё приставал с расспросами, пританцовывая с бокалом шампанского «моет шандон» — вот кому было весело.
— А правду говорят, что в Ист-сайде прямо за рулём долбят?
А правду говорят, что в Ист-сайде небоскрёбы такие высокие, что уходят в облака?
А правду говорят, что счастливая жизнь возможна только при деньгах?
Правду, правду?
Ложь, Китон. Нет там никаких денег и счастья.
— Я не знаю, — отмахивался Ллойд, пытаясь хоть немного улыбнуться.
Он сидел на софе, справа кто-то лизался с проституткой; Китон крутился то у бара, то пытался кого-то разболтать, то возвращался к Ллойду. Задавал глупые вопросы — передавал эти вопросы от кого-то другого — вонял перегаром, просто мельтешил перед глазами.
Ллойд не знал, чем ему заняться, и не находил себя в беспечном бандитском веселье. На широком плоском подлокотнике стоял бокал с недопитой газировкой-шампанским, сигареты закончились. Галерея в телефоне пополнилась всего пятью фотографиями за прошедший месяц: вид с балкона на Ист-сайд, фото с базы данных, фото военного билета.
Тоненькая трещина проходила от угла экрана и заканчивалась на середине.
Три раза «оставить», два — «удалить».
Яркость минимальная, красноватый праздничный свет заливал комнату — никто не видел, всё осталось при Ллойде.
Китон (опять) возник неожиданно. Упал на колени, потряс за плечи:
— Ну ты чего такой тюфяк? — пальцы его казались острыми; перебарщивал со всем. В том числе с прикосновениями. — Папа такую дурь привёз, а ты!
Ещё… Какое-то время назад Китон говорил; Дэвон — крайне мутный тип.
Теперь же он переквалифицировался в «папу».
Правда, полуправда, ложь. Ллойд не знал, что в клане происходило без него. Ллойд был здесь, при них, своих людях — и так же пропускал всё мимо.
Это осознанный выбор. Он скинул Китона с себя, чтобы привстать и запихнуть телефон в карман.
— Сиги есть? — вместо любого ответа на мерзкие попытки развеселить.
— Не, — Китон похлопал себя по карманам, опираясь одним коленом на софу. Подтвердил: — Нету. Нет.
Оставаться в эпицентре тусовки становилось невыносимо.
— Пошли к машине сходим.
Ллойд даже не ждал, чтобы кто-то за ним пошёл, просто это было честно. Сразу встал и поплёлся к выходу, не оборачиваясь.
На улице слышно приглушённое стенами дома музло. Жарко и свежо — одна из прекрасных южных ночей, коих в жизни Ллойда уже тысячи.
— А ты это, — у Китона заплетался язык, он нелепо шлёпал за ним в невысоких остроносых сапогах. Догнал. — Киборга видел?
— Кого? — переспросил Ллойд так, будто не понял, о чём речь.
Как такая цепочка сложилась у Китона в башке, оставалось лишь предполагать, но Ллойда резануло. Мелкий неприятный порез.
— Киборга, блять, говорю. Который Джефферсона мочканул.
— Откуда ж я знаю? Вот я б сознался, что снял Кольта?
На парковке машина Ллойда выделялась, здоровенная и тёмная. Он вставил ключ в замок на ручке. Повернул. Открыл. В салоне душно — и пахло мерзким сигаретным табаком.
— Не думаю.
— Ну и кто ж мне сознается?
— Да никто.
Китон шмыгнул носом и посмеялся.
У Ллойда больше не было вопросов — и не осталось никаких ответов на чужие. Только совсем растрепавшаяся книжка «Прощай, оружие!» в мягком переплёте, лежащая в двери, зажатая автомобильным мануалом.
Он никогда не думал её выбросить — ни в Арнаме, ни в аэропорту Ист-сайда, ни дома в Пёсьем Яре. Вынул из сумки и забыл в машине.
Она не мешала, не привлекала взгляд, одинокая и незаметная. Просто была.
— Ну чего ты там? — неспокойный Китон всё ещё топтался за спиной, и Ллойд вспомнил о нём лишь сейчас.
Ллойд протянул ему сигарету, взял одну себе, убрал пачку в карман. И достал книгу.
Обсыпало колючими мурашками руки и ноги, встали дыбом волоски. Это естественно, знал Ллойд. Вспоминать что-то с чувством жалости о проёбанном времени.
— Чё это у тебя?
— Хуй знает. Забыл прошлый хозяин, наверное.
Где он был сейчас? Где тогда?
Была правда? Или всё ложь.
На самой первой странице, пустой странице между обложкой и названием, подписано не самым симпатичным почерком: «ещё увидимся».