Марьяна Куприянова
Падает снег
I. Снег
Я могла бы стоять под сыплющимся снегом всю ночь, радуясь, как ребёнок.
Точнее, стараясь пробудить в себе чувство радости, того детского, неподдельного восторга, что могли бы вызвать у меня крупные лохматые снежинки еще лет пять назад. Но у любой актёрской игры есть конец. Однако быстро опускать руки и признавать очередное поражение я не хотела – побродила еще по двору с глупой, неискренней улыбкой, застывшей на губах насильно (я верю в самовнушение), побросала собаке наскоро слепленные снежки, и та была рада этому больше, чем я.
Я действительно старалась разжечь в себе искру, заново создать тягу к жизни с её простыми радостями и пустяковыми проблемами. Я и правда подумала, что первый снег поможет мне с этой задачей. Поэтому, увидев за окном, в тонкую щель жалюзи, тысячи белых пушинок на фоне ночного, по-зимнему грязно-желтого неба, не раздумывая, ринулась во двор.
Отцовская шапка, куртка брата, мои военные сапоги на босу ногу – сбор был недолгим. И вот, я уже стою под плотной стеной мягкий и белых мотыльков, подсвеченных желтизной уличного фонаря. Говорят, когда идёт снег, по ощущениям погода кажется теплее. И вправду, холодно мне не было, хотя оделась я слишком легко. Снег ложился нежно и аккуратно, без ветра и сильного мороза, прохладным и приятным на ощупь ковром застилая давно высохшую траву нашего двора, крыши домов, кроны лысых черных деревьев.
Темно и тихо. Лишь торопливо падает снег, которому я так тщетно стараюсь обрадоваться. Стало обидно до слёз. Стало неимоверно жаль себя. Но, снова вспомнив, что больше этой жалости ко мне никто не испытывает, я взяла себя в руки.
Подавив порыв к слезам, я запрокинула голову и прищурилась, чтобы снежинки не попали в глаза. Брови и ресницы почти сразу облепило. И чёлку, и плечи. Снег был какой-то быстрый. Лишь на губы не упало ни одной снежинки. Усилием воли я растянула рот, в который раз за последние месяцы стараясь почувствовать хоть малый прилив сил, надеясь, что эта «улыбка» вдруг чудным образом станет настоящей, как-то подействовав на мозг…
Руки покраснели и стали немного мерзнуть только после пятого снежка, подброшенного в воздух и исчезнувшего в щелкнувших собачьих челюстях. Снег лепился хорошо, и Лара, наша собака, была очень рада внезапному визиту хозяйки. Хорошо ей, – подумалось мне. Лениво прохаживаясь по двору и всё чего-то ожидая, я ловила снежинки и понимала, что не хочу так скоро возвращаться в домашнее тепло, тем самым признавая очередное поражение. Несмотря на то, что сказочная погода не приносила мне облегчения, здесь хотелось побыть ещё немножко. Всё-таки первый снег… Пусть он научит меня быть таким же легким, беззаботным и счастливым независимо от всего.
Нет, что-то в моей жизни стало неправильно. Что-то? – усмехнулась я. Да многое. Я живу не так, как другие люди, и даже не так, как хотелось бы мне. Меня больше ничего не радует. А они словно понимать этого не хотят. Всё убеждают меня, что это пройдёт, что всё это временно, что у меня вся жизнь впереди, и что как только я сама захочу выбраться из омута, заново научиться радоваться жизни, то я выберусь и научусь без усилий. Дело, говорят они, в личном желании. Глупые люди. Они ничего не понимают.
Ни того, что, по всем расчетам, это должно было пройти через месяц после случившегося. Ни того, что нельзя приказать своему мозгу перестать думать о конкретном событии, анализировать, вспоминать, сердцу – принять, смириться и отпустить, а душе – вновь верить людям, перестать гнить день ото дня.
Я поймала снежинку большим пальцем – она моментально растаяла, оставив теплую каплю. Умерла, – подумала я и отвела глаза.
Они не понимают моего состояния. Они отказываются его понять, потому что это будет слишком сложно, это не в их привычках и вне их системы ценностей – переживать такие душевные муки, день за днем, месяц за месяцем, без надежды на улучшение. Потому что ничем не могут помочь, и уж тем более сочувствием, ведь оно не может быть искренним, пока в такой ситуации никто из них не бывал. Только советы, такие по-людски глупые и бессмысленные. Как горько. Как уныло.
«Ты же улыбаешься и смеёшься, – говорят они, стараясь взбодрить меня, – значит, всё налаживается, и скоро жизнь снова пойдёт своим чередом!»
Надежда в их глазах неподдельна, но… Я – единственная, кто не предаётся оптимистическим грёзам о счастливом будущем. Я знаю, что жизнь уже не станет прежней. Что я могу сказать им на это? Что мои улыбки – грамотно сделанная фальшивка, рефлекс, отработанный годами и необходимый в обществе? Что смех мой – нервический, почти истеричный, зовущий на помощь и помогающий мне сдержать внутри внезапные взрывы рыданий, возникающие от любой несмешной шутки или неискреннего утешения? Я как заложник под дулом пистолета, которому сказали: смейся, не то тебе крышка. И я улыбаюсь и смеюсь, чтобы друзья не расстраивались и не задавали лишних вопросов, чтобы мама не переживала за меня, чтобы выглядеть, как все нормальные дети, студенты, люди…