— Но, прежде чем туда войти, они ни разу не целовались.
— Конечно нет. Поговорили тогда утром в консульстве, потом по телефону. И все.
— Ну, а в интимном плане ей с ним понравилось? Знаешь, Люси, я теперь по старости все забываю, но помнится, когда я была молоденькая, от одних ребят я прямо голову теряла, такие они были высокие, или красивые, аж вся млела, мечтала, вот пригласят меня на танец, а потом на свидание, как тогда было принято, на минутку в укромном уголке. Ну вот, и, когда они меня целовали, помню, были такие, что резко падали в моих глазах, вдруг переставали мне нравиться. Либо никакого обхождения, либо руки распускали, не знаю, либо запах изо рта, или целовали слишком грубо. А другие нравились меньше, но поцелуют, и ты от поцелуя вмиг теряешь рассудок. Такие, что умели приласкать. Это я помню, как если бы было вчера.
— Прошло шестьдесят лет, или больше.
— Люси, помню, как если бы это было вчера. Чувствую эти руки.
— Правда?
— Не будешь смеяться, если я скажу кое-что? Вот сейчас озноб пробежал, так явственно вспомнилось. Ладно, больше не буду перебивать. Дело в том, что тип сумел покорить ее и с этой стороны, иначе она не торчала бы у телефона, как теперь.
— Но про этот раз она деталей не рассказывала, про остров — да, увидишь. Потом он попросил кофе, и она еще спрашивала о его жизни, как там дети, понемногу обо всем, ведь голова у нее постоянно работала, все думала, что он за человек, там, в глубине души.
— Тогда он снова стал критиковать бедную жену?
— Молчи, то было по телефону. В это утро он заартачился, ничего не хотел рассказывать. Это было для нее неожиданностью, она думала, он заговорит, жаждала все разузнать.
— Правильно сделал, поставил ее на место.
— Ты что имеешь в виду?
— Да, Люси, повел себя не как с врачом, а реально — как с незнакомкой, которой вообще не доверяет.
— Думаю, ты права. Она этого не ожидала, была уверена, что он пришел излить душу. Но не отступила, расспрашивала о работе, о чем угодно, про финансы страны, про инфляцию, и как это на нем отражается, и что думают дети о нынешнем правительстве, не знаю, что-то в этом роде, у меня не очень отложилось. Он ничего особенного не ответил, хотел послушать ее.
— Ей пришлось рассказывать о своей жизни, он-то как в рот воды набрал. Упирался, не желал говорить.
— Молодец, правильно делал.
— Бедная Сильвия, стремилась все узнать, по-настоящему хотела помочь. Другая бы, эгоистка, задурила голову рассказами о себе, понимаешь? Тебе в ней этого не понять, она такая женщина, всегда готова выслушать других.
— Но не бесплатно.
— Ах, Нидия, если она тебя бесит, лучше ничего не рассказывать.
— Еще скажи, с него она, мол, плату не брала, не деньгами, но хотела заарканить, наложить лапу, а человек-то еще не залечил раны.
— Конечно, она хотела его заполучить, это понятно.
— Смотри, какое красивое море. Ясно, оно у тебя круглый год, тебе уже приелось.
— Нет, Нидия, ты прекрасно знаешь: утром я обожаю ходить на пляж. Просто мои кости не выдерживают — два раза в день выходить из дома.
— Я не подумала, мы могли бы пригласить ее погулять с нами, правда? У нее ведь тоже хандра.
— Думаю, она уснула, во всяком случае не согласилась бы уйти от телефона, в этот час в ней, как никогда, оживает надежда, что он позвонит.
— Не понимает, что хуже всего — сидеть в четырех стенах.
— В тот день ей поневоле пришлось начать рассказывать ему о своей жизни. И она не решилась сказать всю правду, что она сейчас ни с кем не встречается, совсем одна, без ухажера. Присочинила, мол, встречается с одним, которого давно уже не видела, и не только с этим, а еще с другим. Но тема возникла позже, он сначала стал спрашивать, чем она занимается в течение дня, и она принялась описывать, понятно, сперва утренние дела. И, короче, пришло время говорить, что она делает вечером.
— Ему правду не сказала, а тебе рассказывает?
— Я прекрасно знаю, что она делает, могу даже наблюдать за окном спальни.
— Но ни входную дверь, ни окно консультации не можешь, они с другой стороны. Извини, Люси, я знаю, ты ее ценишь, но она что-то скрывает.
— А ты, конечно, уже знаешь про нее все? При том что рассказ только начинается. Итак, жизнь у нее — сплошная рутина, встает около семи, ведь в восемь уже идут пациенты. На каждого по сорок пять минут, потом пятнадцать минут перерыв. Все время — максимум внимания, чтобы уловить проблемы каждого. Потом где-то в час обед и небольшой отдых, а с трех опять, до семи, иногда до восьми.