— Но это все субъективно, крайне субъективно, Платон Григорьевич. А вот пленка, пленка с сообщением от моего имени, ведь это меняет дело!"
— Нет, не меняет… Вы можете мне верить или нет, но когда Могикан в первый раз принес ее и читал при мне, то та часть пленки, где было сообщение, показалась мне свободной от перфораций. Я некоторое время не видел там ни единой дырочки, а Полковник и Могикан прочли сообщение и серьезно его обсуждали.
— Но вы же видели отверстия на ленте! Так ведь?
— Да, уже на Земле…
— И все-таки?
— И все-таки есть здесь какие-то моменты… Ну, допустим, что в космосе действительно появились странные пришельцы, допустим… Тогда возникает вопрос: откуда они?
— Вопросов здесь масса. И откуда они, и кто они, и зачем им понадобилась Земля… Я вам больше скажу, Платон Григорьевич… Не исключена возможность, что эти тела имеют земное происхождение. И чем больше я думаю об этом, тем больше мне становится не по себе. Ни я, ни мои товарищи не допускают в своих рассуждениях никаких мистических объяснений. Мы заняты почетным и трудным делом. Но в этой новой ветви техники с первого мгновения ее существования было нечто загадочное… И тоже, к сожалению, во многом субъективное.
— Вы, наверно, старожил этой базы? — спросил Платон Григорьевич с интересом. — Мне очень хотелось бы поговорить с теми товарищами, которые создавали этот, как его…
— Компенсатор?
— Да, так его называли пилоты. Насколько я понимаю, все дело в нем. Кому принадлежит это открытие, вы, вероятно, знаете?
— Это не открытие, это просто изобретение. А сделал его я.
— Вы? Это вы изобрели компенсатор?
— Я, видимо, очень не похож на человека, способного на такие дела, Платон Григорьевич? Это верно… Но что делать?
— Сколько вам лет, Михаил Антонович?
— Мне сорок пять… Будет в декабре.
— А когда вы сделали свое изобретение?
— В апреле 1961 года… Семнадцатого числа…
— Я понимаю: пришлось его «пробивать», вероятно, с трудом…
— Все было, Платон Григорьевич. Не в этом сейчас дело.
— Я чувствую, что вы недоговариваете… Вам трудно начать?
— Трудно… Но вам я почему-то верю.
— Вы хотите, чтобы наш разговор остался в тайне? Я могу вам смело обещать…
— Спасибо за обещание, но дело все в том, что ваше вполне естественное недоверие ко всему, что вы наблюдали, как-то очень тонко, очень сложно складывается с моими субъективными ощущениями… Со всей моей жизнью… Для меня это изобретение было невероятно тяжелым испытанием. И вовсе не потому, что кто-то не понимал, мешал мне, нет. Я испытал что-то очень напоминающее сильнейший нервный шок. Возможно, что вы подберете более точное название, когда узнаете все. А сейчас, когда я уже совсем успокоился, когда идет такая интересная работа и по многим направлениям, — вы еще не со всеми нашими точками познакомились, Платон Григорьевич, — сейчас вновь выйти из строя… Это было бы несправедливо.
— Тогда рассказывайте по порядку, Михаил Антонович. Может быть, я смогу помочь… Итак, апрель 1961 года…
— Да, это было в апреле… В тот год была удивительная весна. Такой весны, пожалуй, с тех пор мы и не видели… Я жил тогда в Подмосковье, преподавал в школе физику и астрономию… И мысль о компенсаторе пришла мне в голову прямо на уроке. Мы занимались повторением всего материала за последние три года. Ребят, как выражался наш директор школы, я «распустил», то есть давным-давно разрешил им задавать мне самые различные вопросы. Это трудно для учителя, но если чурствуешь себя в силах, то очень полезно… В то время много писали о пресловутой «дегравитации», приложили к этому руку и писатели-фантасты. Буквально ни одна повесть не обходилась без «гравилетов» и «гравипланов» самых удивительных конструкций.
— Если можно назвать «конструкцией» свободный вымысел?
— Конечно, ничего конкретного не предлагалось, но и статьи в газетах, а было несколько сообщений о якобы сделанных открытиях, и книги, которые читали ребята, — все было полно каким-то предчувствием, ожиданием нового… И новое пришло…
— Вы сказали, что сделали свое изобретение семнадцатого апреля?
— Да, семнадцатого, а двенадцатого апреля поднялся в космос Юрий Гагарин, так что буквально каждый вопрос так или иначе был связан с космосом, с полетами… А тут как-то все так сложилось, совпало… Понимаете ли, Платон Григорьевич, я вот сейчас только могу припомнить целый ряд подробностей, на которые вначале не обратил внимания, а потом уже не до воспоминаний стало. На предыдущих уроках все время раздавался какой-то странный шум. Будто кто-то громко, с хрипотцой разговаривает, но невнятно так, будто сквозь зубы.