— Почему?
— А бесполезно, Саш. Если не хочет, чтобы были в курсе, не найдем. А если я ошибся и он дома, уже нам интереса никакого. К Борисову на дачу тащиться — тоже. Поздно и далеко. Зотов будет там раньше нас.
— И что же делать? — лопочу и закусываю уголок нижней губы.
— Предлагаю заночевать тут, а рано утром выехать. Мама уже постелила и объясняться с ней нет ни сил, ни желания.
Растерянно моргаю.
— Заночевать?
— Ну да, — беспечно ведет плечом. — Против?
— Да нет, просто… — мямлю, сгорая от мысли, что спать нам придется на одной постели, — нет, не против. Давай останемся. Какая разница где спать?
— Накинь толстовку и пойдем на веранду. Твой батя уже шашлыков нажарил, и я сейчас слюной захлебнусь.
Ужинаем, слушая рассказы родителей. Так по-доброму все, по-семейному… Папа выпил две рюмки и к бутылке больше не притрагивается, Ольга Михайловна поглядывает на него с гордостью, явно считая его сдержанность своей заслугой, и то и дело складывает гармошкой и расправляет салфетку, держа подбородок повыше, а мы с Тумановым сидим на плетеном диванчике. Он завернул меня в плед и обнял, свободной рукой отгоняя комаров, и мне не то, что вставать, шевелиться не хочется.
Сижу, зеваю. Тепло рядом с ним, уютно и спокойно. Глаза только открытыми держать тяжело. Прикрываю буквально на секундочку, а потом трясти вдруг начинает. Распахиваю глаза и не сразу понимаю, что это Туманов дрожит в попытке не ржать в голос.
— Да будет тебе! — шепотом возмущается Ольга Михайловна, замахиваясь на него полотенцем.
— Я задремала, что ли? — бормочу сонно, а Родион срывается на гогот.
— Исключительная особенность вырубаться в самый неожиданный момент, — шумно целует меня в макушку и подхватывает на руки. — Мы, пожалуй, спать.
— Идите, конечно! — охотно поддерживает его мама. — Столько дел переделали, Сашуля такая умничка! Ах, Федя, каких мы деток славных воспитали!
— Твоя правда, Михална, — слышу переполненный гордостью голос папы, прежде чем за нами закрывается дверь.
— По-моему, они себя нахваливали, — хмыкает Туманов.
— Ну, почему же, — кокетливо веду плечиком. — Я — умничка. А ты пять кустов посадил и оставшийся день непонятно чем занимался.
— Зато спать будешь в относительно чистой футболке, — опускает меня на кровать, стягивает футболку и бросает мне на голову. — Твоя пижама. Не благодари.
Ошарашено моргаю, видя его наглое лицо только одним глазом, но, когда он начинает играть грудными мышцами, прыскаю и смущенно закрываю его футболкой оба.
Переодеваюсь, пока он уходит помыть руки. Ложусь на самый край, он возвращается и устраивается на противоположном. Через приоткрытое окно врывается прохлада и непривычные звуки природы, а в груди снова скапливается тревога.
— Родь, — шепчу и он тут же отзывается:
— Что?
— Неспокойно мне как-то, — вздыхаю угрюмо. — Переживаю за этих двоих.
— Иди сюда. — Слышу, как он двигается ближе, и перемещаюсь сама, пока не чувствую жар его сильного тела. — Мне тоже, — признается, обнимая одной рукой, а вторую пропуская под моей шеей. И от этого откровения мне почему-то легче становится: если он, такой большой и грозный, переживает, то мне сам Бог велел. — Завтра все выясним.
Целует меня в голову, я пригреваюсь и быстро засыпаю. Потом, кажется, просыпаюсь… Кажется. Или все приснилось?
Глава 50
Сердце в горле колотится. Глаза распахиваю с первыми лучами солнца, в той же позе, в которой уснула и судорожно пытаюсь сообразить, было или не было. Родион размеренно дышит мне в макушку, кажется, будто спит еще. Рука расслаблена, на мне, кисть и ладонь на кровати. А меня потряхивает, причем конкретно. Не шевелюсь, но чувствую, что одета. Футболка, трусики, все на месте. Приснилось, точно приснилось. Заснули в обнимку, от того и поперли фантазии эротического содержания.
Закрываю глаза и по телу летит волна возбуждения от нахлынувших воспоминаний.
Ночь. Его рука опускается на мою грудь. Кажется, будто вздрагиваю, будто в этот момент просыпаюсь. Все мышцы приходят в тонус, напрягаясь, но я и не думаю отстраниться или отодвинуться. Как в бреду каком-то жду продолжения, в голове лишь одна мысль — я сплю. Сердце бьется чаще, в висках пульсирует, приглушая собственное тяжелое дыхание. Сколько времени проходит, черт знает. Сознание снова путается, пока он не сжимает мою грудь, шумно выдыхая в шею.
Никакой защиты, сумасшедшее желание, чистая эйфория по венам. В бреду, в плену собственных тел, на грани с сознанием. Падаю и тону. А потом вдруг просыпаюсь. Одетая. Все на месте. И он спит, как ни в чем не бывало. Как будто этой ночью не был во мне.