В конце концов, чего мы не знаем об инфицированных? Вирус передается через кровь, через сосуды вирус разносится по всем органам, поражает нервную систему и отключает лобные доли, через два часа после заражения человек становится голодным чудовищем, и все, на что реагирует его мозг — запах крови. Основа человеческого метаболизма — окисление белков. Мы должны есть протеины. Но вирус меняет саму суть метаболизма. Вместе с человеческой кровью инфицированные в буквальном смысле получают энергию, которой достаточно для того, чтобы поддерживать живучесть носителя. Когда заряд заканчивается, вирус частично отключает и остальные мозговые доли, оставляя в легком возбуждении лишь теменную, в которой, как компьютер в спящем режиме, продолжают работать рецепторы восприятия окружающей среды. Инфицированный впадает в спячку до первой тревоги. Они способны учуять запах человеческой плоти за два километра от источника, и тогда начинается цепная миграция: инфицированные, находящиеся на отдалении более чем двух километров от источника, чуют запахи своих собратьев, которые начинают перемещаться поближе к добыче, и следуют за ними.
Раздражающий вопрос часто звучит в моей голове: как с таким мощным военным вооружением мы позволили заразе гулять по планете? Ответ очевиден: вместо уничтожения вируса мы заперли его в карантинных блоках и стали изучать. Как и любого военного, меня охватывает ярость в этот момент. Ликвидировав первых зараженных, мы могли закончить войну, не начиная ее, но этика так мешала нам нажать на спусковой крючок. Мы защищали мораль в то время, когда вирус медленно убивал нас. Сколько войн можно было бы переписать, если бы в их время человек блюл мораль? Все. Война и нравственность — понятия несовместимые, они не могут существовать одновременно, ведь первое как раз и возникает из-за отсутствия второго.
Вместо эффективной зачистки, мы продолжали спасение зараженных, запирая их в больницах, откуда потом и началась Вспышка. Наше стремление защищать права ничтожеств, не вписывающихся в общественную систему, родило в нас страх рубить топором и избавляться от проблемы на стадии ее зарождения. Мы уважали право всякого человека на полноценную жизнь, выступая против разных форм дискриминации, борясь за гендерное равенство, поддерживая инклюзию инвалидов и однополую связь. Думаете, нами двигало стремление уважить достоинство людей? Установить равные права для всех? Построить мир во всем мире? Нет. Наделяя каждое существо правами, мы стремились снять со своих плеч ответственность за их неудачи. А потом мы потерпели крах.
Тоталитаризм — признак смелости и отваги лидера, который сам берется решать проблемы населения, как и нести ответственность за благополучие нации. И пусть мы четверо — Генерал и Полковники — кажемся врагами собственному народу, навязывая ему свою волю и пресекая любые попытки пойти нам наперекор, делаем мы это ради всеобщего блага. Мы не можем разнуздывать население, иначе им невозможно будет руководить. А сплоченность — это то немногое, что осталось у нас в арсенале против угрозы вымирания.
Человек — существо непостоянное. Лесной слон никогда не покинет тропические леса Африки, лосось не изменит свою миграцию, дельфин не покинет свою стаю, чтобы стать частью другой. И только человек выделяется способностью пресыщаться установленным мироустоем, за который боролся, как за последний кусок хлеба. В этом суть человека: наш прогресс, как вида, неразрывно связан с борьбой между консерваторами и либералами. И последнее слово рано или поздно будет реформаторским. Мы, старики, лишь сдерживаем молодняк, как кучер — тройку оголтелых лошадей, чтобы не сорвалась в пропасть. Но, в конечном итоге, мы все равно прибудем в один пункт назначения.
Недовольные режимом Генералитета должны разумно подходить к идее о смене власти. И моя задача — помочь им сделать правильный выбор будущего, пусть даже для этого мне придется взяться за пистолет. Человечество не вымрет в мою вахту!
— Итак, ученые сосчитали весь потенциал добытого вами металлолома, и если мы хотим обеспечить себя запасами патронов на ближайший год, нам осталось сделать еще одну вылазку. Заключительную в этом году.
— На нефтяную станцию, — предполагает Тони.
— На нефтяную станцию, — киваю я.
Деятельность Падальщиков уже вошла в привычный ритм. Солдаты редко посещают территории, на которых еще не были. В радиусе двухсот пятидесяти километров у нас имеется практически все, что необходимо для обеспечения базы ресурсами.
Сорок лет назад, мы собирали все: металлом, кабеля, компьютеры, одежду, мебель, сантехнику, колеса, даже промышленные станки с дальнозоркого глаза Генерала, благодаря которому сегодня мы можем сами печатать патроны. Вылазки совершались ежедневно. Понятия цепная миграция вообще не существовало: леса просто кишели инфицированными, как дикая собака — блохами. Два ближайших оружейных завода на территории Венгрии и Польши мы опустошили за первые три месяца.