Наше проклятье началось, когда кровожадность оказалась сильнее рассудка.
Мара — это люди, на которых природа проводит жестокие эксперименты. Процесс превращения болезненный, существование в образе мара — бесконечная пытка. В карантинных блоках превращающиеся в демонов пациенты корчились от боли из-за трансформации метаболизма. Человек в свое время тоже экспериментировал в лабораториях. Животных заживо жарили, морозили, делали вскрытия, чтобы воочию лицезреть работу органов, не обращая внимание на адскую боль, что испытывали животные. Ученым был важен результат. Природе в тех карантинных блоках — тоже.
Наше проклятье началось, когда мы сделали зло мнимо необходимым во благо цивилизации.
Природа и сейчас растит нас в клетках под землей, чтобы потом выпотрошить нас руками мара, как мы когда-то заживо сдирали шкуры с животных. Мы били их током, вставляя провода в анус. Мы душили их в газовых камерах, как фашисты душили евреев. Мы довели убийство до автоматизма, и на костях невинных строили свою цивилизацию.
Мы ели мясо, не обращая внимания на жизнь, полную страданий, которая стояла за каждым куском котлет, потому что нам так было удобно и привычно. Что ж, мара тоже не изменят свои пищевые привычки и продолжат иссушать нас ради того, чтобы просто насытиться. Они продолжат убивать наших детей, в которых не будут видеть ничего, кроме аппетитного бифштекса. Отныне мы не на верхушке пищевой цепи, корону с нас сдуло, мы больше не боги.
Каково вам сейчас осознавать, что для целого вида существ вы ничто, кроме еды, удобства и развлечений?
А каково вам сейчас осознавать, что всего этого можно было избежать, делай вы правильный выбор?
Наше проклятье началось, когда мы ушли технологиями далеко в будущее, но взяли с собой свою жестокость.
Мара — отнюдь не мертвецы, как думают многие. Мара — люди, чье астральное тело оторвалось от физического и теперь блуждает на волнах между жизнью и смертью, пытаясь отыскать свой дом. Их душа не может вернуться в тело — оно занято вирусом, но она также не может переродиться в новом, потому что старое еще не умерло.
Они застряли между мирами: неживые, немертвые.
Мы изгнаны из живого мира в подземелье, а души мара повисли в воздухе без надежды отыскать покой. Мне кажется, иногда во снах я слышу их душераздирающие крики, они молят о прощении, и мы идем на их зов. Мы убиваем их тела, чтобы души увидели долгожданный свет, потому что каждый имеет право на еще один шанс попытаться стать лучше.
Когда умрет последний мара, мир переродится. На землю вернутся выстраданные души и они обязаны быть лучше. Я хочу верить в это. Я хочу верить в то, что Вселенский разум сбавит гнев и простит нас. Пусть не до конца, но хотя бы достаточно для того, чтобы дать нам шанс.
Один последний шанс. О большем мы не просим.
9 декабря 2071 года. 13:20
Калеб
Мы подошли к центральной деревенской дороге, откуда в ряды выстроились одноэтажные дома с садами. Солнце слабо светило за белесой дымкой, снег покрывал рассыпающиеся крыши домов, деревянные заборы, а в садах уже лег толстым слоем. Белоснежные горы, испещренные черными лесами, окружали эту долину с востока, севера и запада. В этой лощине человек не живет уже сорок лет, и скажу я вам, это место прекрасно.
Больше всех нас подобными вылазками наслаждается Буддист. Не обращая внимания на Протокол, он снимает шлем, перчатки, обувь, чтобы ступить босыми ногами на землю, потрогать ее, уткнуться лицом в кусты и реки — пропитаться этой жизнью снаружи, как можно глубже. Этим естеством. Этой натуральностью. Этим домом, в котором мы родились и по которому скучаем до истеричного воя.
Буддист — лысый филиппинец и любитель медитаций. Если Падальщики не на заданиях или не на тренировках, он в трансе. На Желяве мы всегда ходим в трико и майках, но он носит лишь трико, демонстрируя каждому жителю базы татуированное изображение сидячего Будды на всю спину, укоризненно взирающего на нас, как на детей, в которых он разочаровался. Все тело Буддиста даже голову и лицо покрывают строки на санскрите. Не знаю, говорит ли он на мертвом языке, понимает ли смысл всего, что написано. Фунчоза говорит, что в этих письменах определенно скрывается рецепт супа или методические рекомендации из Камасутры. Буддистом Ноа стал после своей смерти. Восемь лет назад во время прорыва базы осколок гранаты раскурочил его сердце, и ему пересадили новое. Шрам после торакотомии он спрятал за ведическими текстами. Сердце Буддиста ненастоящее, бионическое — как моя рука. Вращающийся титановый диск качает кровь по всему телу Буддиста, магнитная левитация предотвращает износ компонентов. Фактически он может жить вечно, если остановить старение организма. И я часто задаюсь вопросом: а есть ли у Буддиста душа, если у него нет сердца? Он призывает нас вспомнить наше милосердие, с которым мы родились, но в тоже время сам преисполнился им, когда из него вырезали человеческое сердце. Может, милосердие и человек – вещи несовместимые?