Я будто оказалась в параллельной вселенной со всеми этими загадками: мутация, люди на поверхности, дом с открытыми дверями и окнами… и мой брат, воскресший из мертвых! Черт возьми, я все это время жила в каком-то кошмаре, не подозревая, что там за стенами подземелья существует совсем иная жизнь, частью которой я стала так неожиданно и резко.
Я разглядывала лицо Томаса, даже щупала его за нос и щеки, пытаясь проверить на достоверность, а вдруг это какой-нибудь бионический робот? Вдруг все это – вымысел или сон? Вдруг он исчезнет в следующую секунду?
Мой брат нисколько не изменился за эти восемь лет! Те же редкой красоты карие глаза с желтым диском вокруг радужек, острый прямой нос с легкой россыпью блеклых веснушек, и неизменная торчащая родинка сбоку на подбородке, как у папы. Мой Томас! Мой родной брат жив!
Я вдруг поймала себя на мысли, что он выглядит ровно таким, каким я видела его в тот роковой день шестьдесят третьего, когда зараженные напали на Желяву. Это было восемь лет назад. Томасу было двадцать три, мне – пятнадцать. И если вирус замедляет процессы старения в человеческом организме, значит в данный момент физиологически мы с братом одногодки! Это невероятно! Он словно остановился на полпути, чтобы подождать, и теперь мы идем бок о бок, как близнецы с одними интересами, умозаключениями и ценностями.
– Томас! Как же так? – прохрипела я, плач задавил мои голосовые связки. А я другого и спросить даже не могла. Я не знала, что спросить, как начать разговор. Что вообще нужно делать, когда твой мертвый брат воскрешает?
Томас обхватил мое лицо руками и посмотрел прямо в глаза. Он улыбался, но улыбка его все равно была грустной. Потому что это не веселый праздник, а скорее печальное откровение. Я оплакивала все то, что мы потеряли за эти года, а получается, потеряли напрасно, потому что причины не было, ведь Томас жив, поверхность обитаема, а вирус не всесилен! Я все это время жила в обмане!
В глазах Томаса проступили слезы. Мы понимали друг друга без слов. Он поцеловал меня в лоб и крепко обнял, точно боялся потерять вновь. Я уткнулась ему в грудь и позволила себе расплакаться.
Глупая картина: стою в трусах с дыркой на заднице, обнимаю брата, держа стальную трубу в руках, и реву, как сопливая девчонка. А мой брат, который должен быть мертвым, стоит здесь живее всех живых, да еще и не постарел нисколько. Прям сцена из пьесы абсурда.
Так мы и стояли несколько минут, пытаясь наверстать все то время для объятий, которое было у нас украдено.
24 декабря 2071 года. 09:00
Томас
Я едва узнал мою сестру.
Во-первых, она выглядит, как Том Сойер в поношенном дырявом белье, от которого исходит многодневный запах немытого тела, с какой-то трубой в руках, напоминающей сушилку для полотенец.
Во-вторых, эта красочная татуировка на всю длину правой руки и обрезанные до мочек ушей лохматые волосы, свисающие паклями, делали ее похожей на члена какой-то преступной банды мародеров.
Но когда я увидел ее лицо, мое сердце завыло.
Я знал, что она получила серьезные ранения во время прорыва базы восемь лет назад, но никогда бы не подумал, что они так сильно покромсали мою сестренку. Тесса больше не пятнадцатилетняя девчонка с милой улыбкой и длинной золотистой косой до лопаток. Это больше не серьезный подросток, обуянный амбициозными планами стать видным ученым, который найдет способ спасти человечество. Я даже испугался на секунду, предположив, что от моей сестры вообще ничего не осталось. Потому что передо мной стояла девушка с мышцастыми руками и накачанными ногами профессионального бегуна. Левая сторона тела, как и лицо, покрыты сморщенной кожей с белыми рубцами, отчего она похожа на старуху, если не смотреть на остальную часть тела. Ее голова – наполовину лысая из-за шрамов от ожогов, а массивные рубцы на лице тяжело свисают складками со лба на глаз, слегка закрывая его.
Моя красивая сестренка превратилась в сурового уродливого солдата, закаленного в жестоких тренировках и кровавых битвах. Тесса больше не ученый, теперь она – боец, который перестал видеть смысл в чем-либо кроме войны.
Моя чрезмерно разросшаяся совесть противно запищала своим мерзким голосочком о моей обязанности старшего брата, которую я с треском провалил – я не уберег сестренку от несчастий, я оставил ее один на один сражаться со свирепой судьбой. Хотел бы я сказать, что у меня не было выбора, но совесть – это же такая штука: раз она появилась, ее уже ничем не вывести с полотна сознания, точно въевшееся пятно засохшей крови, которое даже под аммиаком не сотрется, а лишь размажется повсюду.