Валентин смотрит на моего брата как на божество, которое только что раскрыло ему смысл существования людей на этой планете.
Мы начинаем хохотать, глядя на выражение его лица.
– Не могу поверить, что такой элементарщине надо учить, – Алекс берет бокал с подноса и делает большой глоток.
Затем я вижу, как он улыбается проходящей мимо красивой девушке, и наступаю ему на ногу.
– Какого черта, Эль, – шипит он, пытаясь вытащить свою туфлю из-под моего каблука.
– У тебя скоро свадьба, хватит улыбаться всем подряд.
Секунду он молчит, потом холодно цедит сквозь зубы:
– Не учи меня.
От неожиданности я вздрагиваю. Алекс грубо вытаскивает свою ногу из-под моей и одним глотком допивает шампанское.
– Алекс, – зову я.
Но он не реагирует и идет в противоположную сторону.
«Что это было?» – думаю я, глядя на удаляющуюся спину брата.
Минут через пять мне становится не по себе. Грубить мне настолько не в духе Алекса… Даже когда я неправа, он переводит спор в шутку и обходит острые углы, ни разу в жизни он не сказал мне плохого слова. Ведь у нас разница пятнадцать лет, и я никогда не была для него надоедливой младшей сестренкой – скорее, маленьким, милым чудом. Я набираю его номер, чтобы узнать, где он и как, но он не отвечает. Беспокойство растет. Осмотрев толпу, я решаю найти его.
– Сейчас вернусь, – говорю я Софи.
Она почувствовала тревогу в моем голосе:
– Что стряслось?
– Мне нужно найти Алекса, – вертя головой, отвечаю я.
– Я помогу. Держи телефон наготове и в случае чего звони.
Вот такая Софи. Не задает миллион ненужных вопросов, а сразу переходит к делу. Я с благодарностью смотрю ей в глаза, и она успокаивающе гладит меня по руке.
– Уверена, всё в порядке, – говорит она.
Мне хочется в это верить, ведь ничего страшного не случилось, он просто нагрубил. Но на душе скребут кошки. Я не знаю почему, но уверена, что с Алексом творится неладное, ему надо помочь. Мы с Софи расходимся в разные стороны, и я стискиваю телефон в руке, надеясь, что он позвонит. Людей слишком много. Если бы я была в плохом настроении, захотела бы уединиться. С такими мыслями я поднимаюсь на второй этаж и сворачиваю в первый из многочисленных коридоров. Здесь действительно тише и менее людно. Я продолжаю идти, поворачивая то вправо, то влево. До тех пор, пока не вижу Мано на лестничном пролете. Очевидно, это аварийный проход.
– Я беременна, мне было плохо. А ты злишься! – очень громко кричит она, и я поеживаюсь.
Со мной она всегда говорила елейным голоском, я и представить не могла, что у нее хватит сил на такой ор.
– Мано, ты не можешь придумывать для меня правила. Я не собачонка, требующая дрессировки, – Алекс в бешенстве.
Я не вижу его, но слышу гнев в голосе. Лишь однажды я была свидетелем его вспышки и знаю, что он потом долго жалел о сказанном.
Мне бы развернуться и уйти, но я не могу: отчаянно хочется понять, что происходит между ними. Поэтому я остаюсь и прячусь за колонну в коридоре.
– Дрессировка? – с издевкой переспрашивает Мано. – Просить своего жениха не заигрывать с другими теперь называется чертовой дрессировкой?!
Я закрываю глаза, и мне становится ее жаль. Я частенько бываю свидетелем его не совсем приличных взглядов и не представляю, как бы себя ощущала, если бы мой будущий муж так смотрел направо и налево.
– Не придумывай то, чего нет. Меня достала твоя ревность! Ты долбаная истеричка! – орет он.
Я закрываю рот рукой, потому что не знаю, смогу ли подавить вскрик. «Это не мой брат», – проносится у меня в голове. Но это он, и все было сказано им, его голосом и ртом. Мне становится тошно. Ведь в моей жизни был герой – человек, умевший шуткой спасти любую ситуацию, человек со смеющимися глазами и нежным взглядом. Неужели я так плохо его знаю?
– Конечно, так проще: я истеричка, а ты святой… – И вдруг она громко вскрикивает: – Ай!
Я слышу возню, потом голос Алекса.
– Я держу тебя, – произносит он устало.
– Мне бывает страшно оставаться дома одной, Алекс. Почему ты не хочешь, чтобы я переехала к тебе прямо сейчас? – Она почти скулит, задавая этот вопрос.
Алекс издает громкий протяжный вздох. Резкая смена темы его явно не радует.
– Я хочу, но моя квартира – берлога холостяка, ты же знаешь. Я просто не представляю, как ты будешь в ней жить.
– Да? А то, что я одна, беременная твоим ребенком и без всякой помощи, не проблема? – Горечь в ее голосе расстраивает меня.