В статье «Интервью» создается впечатление, что ты одинока. Ты сказала, что устала от того, что на тебя постоянно смотрят, но в действительности не видят. В своем страхе ты окружаешь себя защитой – охрана, импресарио, агенты, свита приспешников. Когда-нибудь ты сможешь избавиться от своих страхов и испытать настоящую свободу. Ты узнаешь, что свобода таится за твоим лицом. Именно твое лицо держит тебя в изоляции. И чем больше узнают твое лицо, тем изолированнее ощущаешь ты себя. Ты должна быть очень осторожной со своим лицом.
Разве не странно, что когда ты перевоплощаешься в кого-то, когда ты играешь роль, то чувствуешь самое большое удовлетворение и наполненность жизни? Все остальное время ты боишься. Потому что ты не можешь ощутить уверенности в себе.
Я знаю, наступит день, мы встретимся. Встретимся без масок и хитростей. Единственное меня волнует то, что я слишком много напридумывал о тебе в своем воображении. Ты можешь оказаться недостойна образа, взлелеянного мной. Чтобы уберечь его от излишнего совершенства, стараюсь представить, как ты занимаешься обычными делами – принимаешь ванну, надеваешь шелковый халат. Я снова сочиняю. Возможно, халат махровый? Или из фланели в клетку? Фланель в клетку была давно – в Денвере. Теперь ты выше этого!
Может быть, это произойдет в Нью-Мексико. Жди меня там. Я буду тем зрителем, который не желает, чтобы сцена заканчивалась. Я смотрю на тебя снова и снова. Перематываю пленку и смотрю опять. Останавливаю кадры, которые люблю больше всего. Я очень часто с тобой. Я страстно желаю быть с тобой, как предначертано для нас. Ты существуешь в моем воображении. Ты заполнила мой разум. Твои действия ежесекундно отражают мои мысли.
Моя всеобъемлющая любовь».
Ния сложила конверт. На почтовом штемпеле стояло:
27 апреля. Сан-Франциско.
Она положила письмо назад и опустила всю пачку в сумочку.
Проверив и убедившись, что дверь домика заперта, Ния направилась по тропинке вдоль забора, окружающего пастбище, к главному зданию. Она проголодалась. Леонард уехал на местность, где завтра начнутся съемки. По крайней мере, он хоть сказал ей, какая сцена пойдет сначала: эпизод, где они ласкают друг друга, сцена медового месяца Кристины и Хэнка в каком-то захудалом мотеле. Мирина сказала, что место съемок просто совершенно – старый глинобитный мотель тридцатых годов неподалеку от Эспаньолы. Ржавые металлические стулья снаружи у каждой двери. Облупившаяся краска на деревянных дверях, автомат с кока-колой производства конца тридцатых годов у конторки рядом с распоротым диваном оранжево-розового цвета. Все настолько безупречно, что даже художник-постановщик не придумал бы лучших деталей.
Ния заглянула в дверь главного дома. На столе под старой картиной Таоса Пуэбло она увидела письмо. За долгие годы она научилась быстро и безошибочно определять эти голубые конверты в кипе счетов и журналов. Она порылась в остальной почте, не найдя ничего интересного, взяла авиаконверт. По почтовому штемпелю Чикаго определила, что письмо отправлено десять дней назад. Оно было послано ее импресарио Сюзанне, а потом его переправили сюда.
Странно, что оно пришло сегодня, именно сейчас, когда она только что прочла все послания, когда она думала о них, приготовилась показать их Харму. А потом она поняла, что это совсем не странно. Так и должно было случиться. Она прислонилась к столу, ногтем аккуратно вскрыла конверт и быстро взглянула на отражение в зеркале своего белого, совершенно бескровного лица.
«Дорогая Ния!
В «Мертвой жаре» есть эпизод, который я просматриваю снова и снова, сцена плавания в гроте. Джакобс действительно знал, где выбрать фон – этот наполовину построенный отель из бетона на зеленом берегу. Он похож на руины построек индейцев Майя, противный глазу храм туризма и причина гибели культуры третьего мира.
Маленькая лодка, с которой ты ныряешь. Твое лицо закрыто, видны глаза через прозрачное стекло маски. Как он снимал тебя в этой темной воде? А ты боролась, старалась вырваться наверх к глотку воздуха. Но волны тащили тебя назад на острые скалы, словно под водой было что-то захватившее тебя за лодыжки, увлекающее вниз. И этот ужас в твоих глазах, когда ты приподнималась над водой, отплевываясь, откашливаясь, судорожно глотая воздух.
Я восхищен, что ты не пользуешься дублерами в таких сценах. Ты играешь сама до конца; даже в самых опасных ситуациях. Это заставило меня осознать, насколько я отстал, запаздываю вступать в события полностью. Я неумолимо отделяюсь, словно вся моя жизнь – кино. Где-то внутри себя я постоянно смотрю нескончаемый фильм. И не в состоянии включиться в жизнь.
Это привело меня к решению, о котором мне нужно сообщить тебе. До сих пор я держал свои чувства к тебе в рамках рассуждений о твоей игре, восхищения твоей красотой и артистизмом. Пришло время выйти из искусственных ограничений наблюдателя и наблюдаемого. Мне надо оставить мир воображения и встретиться с тобой в реальном мире. Между нами существует неизбежность, которую необходимо создать, но я еще не решил, что она должна представлять собой.
Жди меня. Просто подумай, я мог бы умереть».
Ния прочла письмо дважды, сложила его, вышла на улицу и направилась вдоль глинобитной ограды, окружающей большой дом, мимо прудика, мимо сада.