– Двойник? – удивилась Ния.
– Новое направление. Вы с Робин так похожи, что Мирина решила сыграть на вашем сходстве.
– Синхронизация запоздала? – пошутила она.
– Это одно и то же, Ния. Именно это я стараюсь внушить тебе в течение многих лет. Мир входит в сюжет. Сюжет вступает в жизнь. Ты хочешь разделить их, сделать совершенно изолированными. Фильм – высокая бетонная стена – твоя жизнь. Словно работаешь на фабрике. Отмечаешь время прихода в начале рабочего дня и время ухода – в конце. Неужели ты не понимаешь? Мир вымышленный и реальный взаимопроницаемы.
– Раньше все было слишком проницаемо. Вот и все.
– Только для тебя, – ответил он.
Они снимали одну из сцен, которые так любил Леонард. Ния-Джейн делает покупки на переполненном рынке под открытым небом. На прилавках разложены соломенные шляпы, ювелирные изделия, одеяла ручной работы. Женщина копается в кипах платьев из хлопчатобумажной ткани, сложенных на столе в тени голубого зонта. Она слышит крики чаек и начинает входить в образ Джейн.
Под рубашками, украшенными яркой вышивкой, шевельнулось черное пятно. Она отодвинула платье. Джино появился с кинокамерой. Маленький скорпион поспешно удирал на край стола. Ния испугалась, задохнулась, чуть не разрушила образ, но сдержалась. Удержала его, зная, что Леонарду понравится. Она застыла на месте. Камера Джино приблизилась. Боковым зрением Ния заметила Леонарда. Он был в восторге, она просто знала. Ния-Джейн отступила назад, прислонилась к стене рядом с куклами. Их головы из папье-маше стучали по доске.
Скорпион, пошатываясь, двинулся дальше. Женщина-торговка, не понимая важности момента, встряхнула платье, по-испански уговаривая не бояться.
Через пространство между прилавками, заполненное толпой, прошла Робин в белом платье и солнечных очках. Видение. Призрак. Ния смотрела, как Робин проходит мимо, почти наступив на скорпиона и не заметив.
Леонард провозгласил:
– Снято! – группа приветствовала его криками и аплодисментами. Скорпион спрятался под стол в груду сандалий и соломенных шляп.
Леонард послал Нии воздушный поцелуй обеими руками.
Ты вступила в игру, – подумала она, – приняла ее, если мир начал входить в сюжет таким образом. Это правда. Всегда было правдой, как и учил Леонард.
Вечером она приняла душ, оделась в шелковый халат. Окно было открыто. Снаружи трещал сверчок, распевали рабочие гостиницы. Ния откинула простыни и пронзительно вскрикнула от неожиданности.
Огромная многоножка семенила сотнями лапок по простыне, добежала до подушки и замерла в недоумении.
Имело ли это какое-то значение? Ния хотела знать. И знала, что имеет. Фильм оживал в реальной жизни. Но в каком направлении он двигался – от жизни к сюжету или от сюжета к жизни?
После этого синхронизационные моменты начали буквально обгонять друг друга. Робин посмеивалась над этим, мурлыкая мелодию из «Сумеречной Зоны». Но повторение становилось жутким, сверхъестественным. И чем тривиальнее казались образы двойников в фильме, тем загадочнее и страшнее казалось все это в жизни.
По замыслу сценария героиня Робин должна была разбить стакан и, собирая осколки, порезаться. Камера фиксировалась на ее пораненном пальце. Кровь была нарисованной. Сняли несколько дублей. В последнем она, действительно, порезалась. Конечно, Леонард посчитал именно этот кадр блестящим.
Вечером вся компания обедала в кафе. Они выпили, шумели. Гремел проигрыватель, они танцевали под музыку рок-н-ролл. Официантка принесла выпивку – светлое вино и текилу в низких толстых стаканах. Она уронила стакан, он разлетелся вдребезги. Пустяк, сущая безделица.
Робин сказала:
– Я никоим образом не собираюсь поднимать осколки.
И никто из них не отважился. В конце концов, официантка опустилась на колени, а они все напряженно наблюдали, как она порезала руку осколком стекла, словно много часов тренировалась, чтобы уложиться в один дубль.
На следующий день после полудня они ожидали, пока в гавани Манзанилло установят декорации для съемок сцены с лодкой. Они сидели в кафе, Ния видела фонтан в центре города, мужчины неподалеку играли на деревянном ксилофоне.
Сидя за столиками, они отыгрывали реплики перепалки из-за еды.
– Мне нравится еда в гостиницах! – плачущим голосом произносила Робин.
За столиком позади них сидели американцы. Женщина с техасским акцентом жаловалась:
– Но я ненавижу зеленый стручковый перец!
Ее муж, видимо, уставший от нее, огрызнулся:
– Тогда какого черта ты приехала в Мексику?
Она фыркнула в ответ:
– Мне нравится еда в гостиницах.
Робин обернулась, изумленно уставилась на них, даже сняла очки с фальшивыми бриллиантами. Женщина, словно по подсказке, повторила:
– Мне нравится еда в гостиницах.
– Давайте вставим их в фильм, – прошептала Робин. – Я хочу, чтобы у них была роль без слов. Они просто совершенство. От них невозможно отмахнуться, даже если и захочешь.
– Они и так уже в фильме, – Джек отпил из бутылки минеральной воды. – Все именно так.
– Похоже, что это всеобъемлющий сценарий, и каждый постоянно проходит телепробу.
– Совершенно верно, – улыбнулся Джек.
Леонард и оператор Джино были в мрачном настроении и удручены тем, что зыбь на море высока, а свет над водой слишком яркий. Решили дожидаться сумерек. Леонард отослал к пирсу небольшую лодку. Он злился, что до сих пор не прибыла большая рыбацкая лодка, наполненная выпотрошенной рыбой. Она должна была курсировать мимо съемочной группы в определенный момент.