— Темнеет, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес водитель. — Еще минут тридцать и вообще дороги не видно будет.
Скиф проморгался после очередного появления цветных пятен и взглянул на мир. Густые сумерки окутывали лес, росший по краю дороги. Постоянно мерещилось какое-то движение.
— Нужно найти место для ночевки — приказал он.
— Тут через пару километров поселок, — заметил Николай, — я там раньше небольшой заводик строил. Если что уцелело, можно там переночевать.
— Показывай дорогу, — приказал Скиф, уступая место рядом с водителем.
Николай махнул на один из небольших свертков с основной трассы. БРДМ мигнул габаритами и съехал с основной трассы, караван послушно пополз по разбитой еще в незапамятные времена грунтовке. Если основная трасса стала необитаема лишь последние несколько лет, то по этой дороге явно не ездили уже лет пять. Наконец показался поселок, а на его окраине за невысоким поваленным в нескольких местах бетонным забором находились остатки административного здания и цеха.
— Коля, а что завод делал? — спросил Змий.
От подобной фамильярности главный техник задохнулся, но, скрипнув зубами, буквально прошипел:
— Пластиковые бутылки делали и минералку лили.
В принципе, Николай был не против, когда приятели сокращали его имя, вот только Змий в число этих людей не входил. Подобное техник мог позволить Скифу и еще нескольким ребятам, остальные обычно обращались к нему не иначе как Николай Андреевич. Машины заехали во двор, «Бардак» просто снес проржавевшие полураскрытые ворота. Когда туда заехали фуры, во дворе предприятия тут же стало тесно. Бойцы охраны рассредоточились и парами начали осматривать территорию.
— Скиф, территория осмотрена, — доложил Ящик, — сожжено здесь все давно, явно дикие постарались. Он протянул капитану два наконечника от стрел, грубые, самопальные, но убивающие не хуже заводских.
— Все?
— Неа, — отозвался боец. — В общем, здесь недавно были люди. Свежее кострище, ему от силы несколько дней, может, неделя, и это явно дикие, рядом нашли порванный кожаный ботинок, такие только дикари носят.
— Плохо, — подвел итог Кир. — Очень плохо. Значит, так, Николай, караулы усиленные, один мой, один твой, рассветет где-то часа в четыре, сейчас пол одиннадцатого, значит, до часу первая смена, до четырех вторая.
Главный техник кивнул, соглашаясь.
— Ящик, назначай бойцов в первый караул, ты за старшего. Старшим второй смены пойдет Слива.
Парень кивнул и пошел к собравшимся у грузовиков солдатам.
— Значит, дикие? — заинтересовано произнес Змий.
Скиф только пожал плечами, разговаривать с инквизитором не хотелось. Вскоре разожгли костры, свободная смена начала готовить есть, а на Кира опять обрушилась боль. Желудок скрутило, в глазах пляшут цветные пятна. Кое-как капитан опустился на землю. Стало полегче. А пятна снова вытягивались в нити, мелькая перед глазами.
Скиф так и не понял, что сделал, просто попытался мысленно успокоить их, и нити замедлились. А потом пропали.
— Черте что, — ругнулся капитан и мутным взором обвел территорию.
Посты уже заступили в дозор, еда готовилась. Кое-как встав, Кир доковылял до ближайшего костра, где Данила, водитель БРДМ, готовил что-то в котелке. Сев к огню, Кир едва не ослеп, видимо, удар чурбаком больше всего воздействовал на глаза, яркая вспышка и снова круги.
— Скиф, ты в порядке? — спросил сидящий рядом Николай.
— Не уверен, — отозвался капитан, отгоняя мутно-грязные шары, переплетенные и десятков цветных нитей.
— Сейчас поешь, будет полегче, а потом я тебе лекарства налью. А пока отдыхай.
Кир кивнул и привалился спиной к погрузочному пандусу. Шары пропали. Но глаза болели жутко.
— Данила, долго у тебя еще там? — нетерпеливо поинтересовался Змий.
— Скоро будет готово, — нехотя сказал водитель.
— А побыстрее?
— Змий, иди в жопу, отстань от парня, — не выдержал Скиф. — Он весь день за баранкой, так что, кончай качать права, если хочешь быть полезным, вставай к котлу и вари жрать. А то вони от тебя много, а толку мало.
Все замерли. Данила, мешавший что-то в котле так и застыл с ложкой в руке, Николай, стругавший серый, безвкусный хлеб, с ужасом уставился на Кира. Инквизитор побагровел. Никто не позволял себе подобных разговоров, разве что те, кому уже терять было нечего, могли огрызаться на Ильича и его подручных.