Мируна устроилась, скрестив ноги, на кровати в их спальне в накинутом шерстяном пледе и с эскизником в руках, но, судя по взгляду, мысли её блуждали далеко от расчета выкройки или линии талии.
Себастьяну хотелось, чтобы она сама сказала хоть что-то, встрепенулась жженой горечью или отчаянием, которые вздымались у него внутри. Но то, что он видел сейчас в жене, скорее подходило под определение «одержимости».
Он знал каждую черточку её лица, легкий запах облепихи от волос, искренне восхищался тем, как под умелыми руками ткани и лоскутки обретали форму и красивые изгибы.
Но сейчас Мируна казалась будто чужой и ничего не замечала вокруг — даже его самого, цеплявшегося за косяк двери.
Сделав над собой усилие, Себастьян зашёл в комнату. На подоконнике уже мерцала одна из многих оплавленных свечей, пахло фруктами. Он сел рядом на продавленный пружинный матрас и тихонько позвал:
— Мируна.
— Всё уже готово? Можно начинать?
Он готов был поклясться, что сейчас её глаза приобрели тёмный болотный оттенок. И… не это он хотел услышать.
— А ты не думаешь, что ритуал может быть опасным — для Бена, для меня или для всех нас? Чёрт знает, чем всё закончится.
— Для Делии уже всё закончилось. Под проклятым льдом. И если нашей дочери нужна помощь даже там, в мире смерти, я сделаю всё, что в моих силах. А ты нет?
Себастьян знал, что следующие слова станут тяжёлыми камнями. Наверняка циничными и злыми, но довольно смертей в родной семье. Он накрыл узкие ладони и вложил в слова весь дар убеждения:
— Мируна, послушай. Мне тоже её не хватает. Ты не представляешь, сколько было бессонных ночей, когда я стоял над её детской кроваткой и винил себя в том, что не успел, что отвлёкся, но сейчас… сейчас Делии уже нет. Мы её не вернём. Но я не готов на риск того, чтобы с Беном что-то случилось. Или с тобой.
— Зато она хочет домой!
— И что это значит? Ты же видела, как тяжело здесь каждому из нас. Какова цена того, чтобы помочь заблудшему призраку? Разве лучше колдовать над человеческими черепами и погружаться в сны, чем просто отпустить Делию?
— Лучше так, чем дать призракам свести себя с ума. Проклятие, Себастьян. Ты забыл о нём?
Мируна подалась вперёд, так близко, что он чувствовал тёплое дыхание на своём лице и прикосновение мягкой пряди волос к щеке. Её голос стал едва ли не зловеще — пророческим.
— Я так же, как и ты, не хочу, чтобы кто-то ещё стал призраком. Мы все вовлечены в безумную пляску огней и холодных душ. Они ловят в свои сети из ночного тумана и голосов. И каждому нужна дорога домой. Сейчас — нашей маленькой девочке. Или для тебя она уже забыта?
— Нет, конечно! Но мне не по себе от всего этого. И слишком нехорошее предчувствие.
— Тогда придётся спросить тех, кто хочет быть услышан.
Черепа наводили жуть.
Даже на Себастьяна, который вырос среди вываренных костей и пыльных тусклых цветов. Хрупкие, неживые, они не нуждались ни в свете, ни в земле, словно навеки забытые.
Призраки увядшей красоты.
Возможно, беспокойные слоняющиеся души похожи на такие же засохшие цветы. Им уже не нужна жизнь, но никто не подарит последний обряд погребения, не разотрёт в мелкий нежный прах мерцающие бестелесные сущности.
Ещё больше пугал Бенджамин, увлеченный подготовкой ритуала в тесной душной комнатке с алтарём, чёрным бархатом и дрожащими огнями свечей.
Мируна неслышно села на кушетку у окна и сложила руки на коленях. С прямой спиной, молчаливая, похожая на тёмную королеву в вечном трауре по украденному злыми духами детёнышу.
У Себастьяна не было сил винить её.
Он разрывался между женой, которая, казалась, шагнула в тёмное болото собственной души, и беспокойством за брата, чьи ловкие пальцы зажигали новые свечи вокруг черепов. В конце концов, именно у него призраки забирали кровь.
Себастьяну казалось, он медленно сходит с ума. В доме с костями давно умерших предков, шипящей музыкой со старой пластинки и скрипом самих стен. Перед глазами опять в безумной пляске замелькали красноватые огни из полей.
Или он просто остаётся неподвластным призракам.
А Мируна и Бен так легко повелись за их шлейфом и призрачными невидимыми следами. Может, поэтому сейчас кажется, что он отдельно от них?
Что каждый из них сам по себе?
С одним призраком маленькой девочки.
Себастьян почувствовал, что от запаха свечей начинает кружиться голова и, коротко извинившись, вышел в коридор второго этажа подальше от всей чертовщины и сладковатого дурмана. Он не был против разобраться в том, что происходит, но ощущал себя не на своём месте.
Хотелось курить. Выпустить через долгие вздохи и дым внутреннее напряжение. Увидеть мерцание красного огонька в ладонях как что-то настоящее и живое.
В конце концов, он не простит себе, если потеряет Бена или Мируну во всём этом безумии.
Тусклые в сумерках осенние поля пустели холодными ветрами и низкой колкой травой. Холодный порыв тут же забрался под рубашку, прошёлся по спине и шее, но стало даже как-то приятнее. Так Себастьян выскакивал холодной зимой покурить из офиса — в пальто нараспашку, с мыслями о квартальных отчётах и столбиках цифр.
Иногда встречи с братом сводились к таким перекурам — пока Бен работал над собственным баром неподалеку. Времени у обоих катастрофически не хватало, кофе лез из ушей, и достаточно было того, что они просто садились на какую-нибудь лавочку и молча курили вместе.
Хотя Бен и «молча» — почти несовместимо. А, с другой стороны, именно рядом со старшим братом он мог быть таким, каким его мало кто видел, особенно после смерти отца, которая сблизила их спустя многие годы спокойного общения.
Дымные вздохи в перерыве ритма жизни со звоном бокалов и яркими острыми коктейлями.
Скрипнуло крыльцо. Себастьяну не нужно было оборачиваться, он и так знал, что это Бенджамин. Пар изо рта мешался с табачным дымом, а свет лампы над крыльцом подсвечивал начало дорожки из гравия — но она быстро терялась в сумерках.
— Тебе необязательно быть там, — произнёс Бен.
— А как иначе?
— Не хочу быть обузой. Или подставлять под угрозу тебя — мало ли что призраки могут сделать. Я справлюсь сам. Может, вам обоим с Мируной подождать в стороне?
— Знаешь, я помню, что говорила бабушка Анка в детстве, когда мы приезжали её навестить. «Ваша кровь сильна». Жаль, она не рассказала больше. Может, не хотела тревожить и считала, так лучше. Но в её словах чувствовалась особая сила. В них хотелось верить. И сейчас самое время — наша кровь сильна.
Перед входом в комнату Бен тихо попросил, чтобы ему не мешали, так что Себастьян сел рядом с напряженной, как струна, Мируной и мягко притянул её к себе.
Честно говоря, он тоже хотел увидеть Делию.
Дочь оставалась застывшими кадрами воспоминаний. Сколько раз он, лежа бессонными безлунными ночами, представлял её образ в далёком будущем — кем бы могла стать, как выглядела спустя десять, пятнадцать, двадцать лет.
Какие у неё могли бы быть мечты? Какие переживания бурлили внутри?
Однажды он спросил об этом Мируну.
Уже прошло несколько месяцев после смерти дочери, Себастьян вернулся уставший домой после работы и хотел только одного — принять таблетку от головной боли и скорее уснуть.
В холодильнике стоял пакет детского сока. На нём дети в костюмах фруктов улыбались и махали руками. Делиа всегда приговаривала, как любит апельсиновый сок.
— Во-о-о-о-т та-а-а-ак!
Поглаживала себя по выпяченному бочкообразному животику и просила налить ещё. От живого голоса в голове замелькали воспоминания, одно цеплялось за другое и в то же время в смазанном комке всего сразу — первых шагов, ночных воплей, ползания по пледу в осеннем парке.