Холодильник противно запищал, напоминая о режиме, а Себастьяна потряхивало, хотелось выжечь чем-то боль внутри. Таким его и нашла Мируна. В одиночестве и мраке за кухонным столом, где вместо ужина тлела сигарета в пальцах.
— Как ты думаешь, кем бы стала Делиа?
— Ох, Себастьян…
Мируна тяжело опустилась напротив. Как была, в пальто, перчатках и широкополой шляпе. Дым от сигареты (кажется, пятой) окутывал её сизыми струйками.
— Ей нравилось лепить из пластилина. И рисовать.
— Всем дети это любят.
— О, нет, дорогой! Разве вы с Беном лепили животных из пластилина?
— Кажется, я всегда всё ломал, а он просто не мог усидеть на месте, — Себастьян дрожащими пальцами поднёс сигарету ко рту, но передумал и пристроил в полную пепельницу. — Я сломал нас. Это моя вина.
— Не смей так думать! — взвилась Мируна, резко подскочив со стула. — Нет! Только не твоя. Не наша с тобой. Даже… даже не Бена.
Казалось, слова ей дались с непосильным трудом, но он верил ей. Наверное, она говорила что-то ещё. Себастьян научился забывать дни и часы тяжкого бремени после похорон. Но это не значит, что забыл их маленькую девочку. И теперь ждал, затаив дыхание, её призрак.
Хрупкий высохший цветок.
Сначала казалось, ничего не произошло. Мерцали желтоватые огни свечей в комнате с книжными шкафами, балдахином над кроватью и тайнами. Пахло даже не травами, а чем-то удушливо-сладким и дымным. Фигура Бена темнела перед алтарём с черепами, отросшая прядь волос упала на лицо.
А потом резко стало холодно. Как в могиле в земле, где сквозь дерево гроба скребутся жуки.
Где гниёт плоть до костей.
Себастьян заметил его не сразу, а потом даже удивился, что и сам тоже видит пришедшего призрака. Неплотный мужчина в старомодном костюме, чем-то сразу напомнивший Бенджамина до всех татуировок и перекрашенных в разные цвета волос. Голос звучал приглушенно, а сам он то являлся, то исчезал в призрачном голубоватом мерцании.
Не сразу стало понятно, что он говорит — сказывалась какая-то иная манера речи и витиеватый язык, но, в конце концов, Себастьян различил приглушенные слова, больше похожие на радиопомехи.
— Так долго… так долго никого не было… тех, кто может погружаться в мир мёртвых.
— Тогда можно для начала парочку вопросов, ага?
Напряженный и сосредоточенный Бенджамин стоял в проёме двери комнаты с черепами и со сложенными на груди руками. Он точно видел в чудаковатом призрачном госте угрозу и первопричину их бед. Тот, кажется, немного растерялся и… смутился?
— Анки уже нет, ведь да?
— Она пляшет теперь с красными огнями в снах, — сухо ответил сам Себастьян, крепко сжав ладони Мируны. Кажется, она дрожала и потеряла дар речи от ужаса. Или холода.
— Мне искренне жаль, милая была девочка.
— Так, что за чертовщина творится в нашей семье? — нетерпеливо встрял Бен.
— Земля здесь проклята. Души прокляты. Анка и я — мы хранили границу между живыми и мёртвыми. Но призраков манит кровь Альбу, как когда-то моя. А точнее — кто-то из вас их притягивает. Всегда братья.
— У меня даже есть некоторые мыслишки на этот счёт. Наверняка это весьма увлекательная история, как и почему всё это происходит, но что делать теперь?
— Научиться общаться с призраками. Они не понимают. Даже я… забываю, каково быть человеком. Здесь всё иное. Для меня вы все — призраки.
Себастьян повёл плечами и медленно поднялся, отпустив словно окостеневшие руки Мируны.
В их семье ядром всегда был отец. Он находил время для каждого, поддерживал начинания младшего сына, бурлил идеями и работал с полной отдачей. Он умел собирать их вместе в самые ненастные дни.
Но после его гибели на останках семейного краха именно Себастьяну пришлось принять на себя эту роль.
Примириться с холодным отстранением матери, вплотную заняться семейным бизнесом, поддерживать Бена, когда тому было плохо от лунатизма.
Сейчас семья тоже разваливалась, а угроза от каких-то призраков смердела опротивевшими травами и чёртовой шипящей музыкой. И никто не понимал, что делать. «Научиться общаться с призраками». Чушь! Он не хотел, чтобы в его сны прокрадывалась Анка, чтобы Мируна походила на одержимую колдунью, а младший брат выскальзывал из мира вслед блуждающим огням.
— Нет. Так не пойдёт.
— Что? — уточнил незнакомец-призрак.
— Почему призраки хотят забрать кого-то из нас? Почему моя дочь хочет домой? Почему…
— Где Делиа? Где наша дочь? — Мируна встала рядом.
По комнате прошелестел ветер, задевая тонкие занавески на окнах, и где-то в далёких полях послышался тихий призрачный смех.
Каждая пылинка, движение стало замершим, медлительным, а по полу стелился густой туман с запахом фиалок. Огни свечей вспыхнули факелами вверх и опали до крохотных огоньков.
— Призраки не хотят зла, — фигура мерцала чаще, а слова становились тише и тише. — Мы лишь не хотим быть забытыми. И одиночества. Но я не понимаю, о чём вы. Так мало… мало… энергии… скоро… верну…сь…
В нос ударил запах сырой земли с перегноем листьев. Бенджамина качнуло, ногти царапнули по дереву косяка прежде, чем он осел на пол. На лбу блестели капельки пота, а дыхание вырывалось со свистом, а из носа опять потекла кровь — видимо, от напряжения.
Себастьян с беспокойством кинулся к нему.
— Я… я… не могу… нормально дышать.
— Здесь душно, давай выйдем на воздух. Слишком много свечей и трав. Вот за это я и не люблю всякие ваши ритуалы.
Бенджамин едва не повис сначала на брате, но потом упрямо шагал почти сам. Сначала по коридору, потом вниз по лестнице, в тёмный холл и на крыльцо. Поздняя осень вилась в воздухе, сама подобная мрачному призраку, который уведет за собой в страну туманов.
— Легче. Можешь больше не держать меня.
Побелевшие пальцы Бенджамина крепко держались за шершавые перила, а кровь почти сразу перестала, но пара пятен темнели на светлом свитере.
Внутри Себастьяна пульсировало ощущение — с братом далеко не всё в порядке. Но всё, что он мог сейчас сделать, просто быть рядом. И если тот попросит — подхватить.
— Я хочу уехать отсюда поскорее, — вдруг с какой-то отчаянной злостью прошипел Бен. — Здесь чувствую себя больным. Не могу ни на чём сосредоточиться. Даже сейчас… даже сейчас вижу мерцание огней в полях. Вот дурак, надо было всё-таки на своей машине ехать.
У Себастьяна всё сжалось внутри, но он не подал виду. Кому-то надо быть ядром, когда вся вселенная разваливается на дымчатые лоскутки.
— Бен, тут явно творится какая-то херота. И не тебе одному здесь тяжело. В конце концов, мы всё равно собирались уезжать этим вечером. Почему бы и не сейчас?
— А как же Мируна?
— Пойду поговорю с ней и предложу поехать уже сейчас. На мой взгляд, здесь всё равно особо нет смысла оставаться.
Мируна плакала.
Почти не слышно, но Себастьян научился различать этот её тихий плач, которым она не хотела делиться. Не от стеснения, а знала, что им обоим и так тяжело.
Она не понимала, что если разделить горе, то станет легче. Одиночество в горе убивает не хуже любой сильной отравы.
Себастьян подошёл со спины, на мгновение растерявшись. Мелькнула мысль, что такая резкая смена выглядит немного странно.
Впрочем, здесь всё было диковато.
Слишком зыбко, с привкусом колдовства, впитавшегося в стены дома, в мёртвых насекомых под толстым стеклом, в гладкие человеческие черепа.
Интересно, их выкопала сама бабушка Анка? Или кто-то до неё?
Себастьян чувствовал себя разбитым и уставшим, но не мог оставить Мируну одну. Прижался к ней со спины, с удовольствием впитывая тепло.
— Тш-ш-ш. Мы справимся.
— Делиа. Она так и не появилась. Мне страшно за неё — что она теперь чувствует? Вдруг ей холодно? Одиноко? Могут ли призраки причинить ей боль?