И конец дороги терялся в густом тумане, наполненном скрипами и вздохами.
Бен никак не мог оторвать от него взгляда и ощущал, как кровь застывала под кожей. Густела приторной патокой с металлическим привкусом.
— Надо просто ехать дальше, — предложил он и тут же добавил. — Давай я поведу, а ты поспи пока. Тут вроде немного осталось.
— Спасибо.
Хлопали дверцы машины, пока все менялись местами. Мируна в плотных цветастых тканях с этническими узорами и рассыпанными по плечам тёмными волосами сливалась с печалями ночи, пока пересаживалась назад.
Бену она всегда казалась слишком… спокойной. Холодной, как свет звёзд, застывший в глубине её зрачков. Казалось, она никогда не мёрзнет, хотя любила плотные и тяжёлые ткани, из которых шила красивые платья, а потом вышивала на них из бисера узоры птиц и цветов, осенних листьев и созвездий.
Это не значит, что Бен не доверял ей. Он, скорее, принимал её, как неизбежность, и признавал, что Себастьян счастлив с ней. К тому же, она словно сама ощущала дыхание изнанки мира, оставляла на подоконнике зажженную свечу на ночь. Как она сама говорила, для заблудших душ, живых и мёртвых.
И Бен интуитивно понимал, что она имела в виду.
Себастьян устроился на переднем сиденье — на заднем его всегда мутило. Мируна сзади уютно укуталась в объёмное пальто и погрузилась в чтение книги с планшета.
Бенджамин пару минут выждал, настраиваясь на дорогу. Покрутил настройки радиоприёмника, противно шипящего, так что он вставил немного поцарапанный диск, и в тёплом салоне зазвучал густой дарквейв.
Он нервничал. Лучше прогулки пешком, чем вести машину, но Себастьян уже почти засыпал, а поблизости ни одной деревни. Странно — на карте они указаны одна за другой.
Машина мягко тронулась с места.
Узкая двухполосная дорога стелилась тёмной лентой, мелькали деревья за окнами. Туман густел и обтекал машину со всех сторон, так что пришлось снизить скорость.
Просто ехать прямо, дорога только одна.
Впереди мутными пятнами замелькали огни, танцуя, то возникая снова, то пропадая.
С одной стороны вдруг лес резко закончился, сменяясь просторными голыми полями, на которых обычно паслись овцы. Пасторальные пейзажи, очаровательные для туристов днём, сейчас казались немного зловещими. Словно теперь это были угодья для жатвы заблудившихся смертных.
Бенджамин посмотрел в зеркало заднего вида — Мируна задремала, планшет с глухим стуком выскользнул из расслабленной руки.
Он остался один среди чужих снов и собственных страхов. Но присутствие рядом брата, пусть и тяжело склонившего сейчас голову на грудь, вселяло спокойствие.
С тихим жужжанием Бен опустил стекло рядом с собой, впуская сырой ночной воздух, ощущая, как промозглый ветер холодит затылок и шею. Зашуршал золотистой обёрткой любимого тоблерона из пачки рядом с собой. Себастьян всегда держал её в бардачке, зная пристрастие брата к маленьким шоколадным треугольникам.
Тихо. Казалось, машина скользит над землёй, а звуки музыки вместо колокольчиков на телеге мертвецов, ведомой понурой фигурой в зыбком тумане. Бенджамин сильнее сжал руки на руле, вливаясь в поворот дороги.
Огни мерцали.
И в ветре он слышал хриплые стоны и тихий смех. Из тумана выплыло наполовину истлевшее лицо, и Бен резко свернул в сторону, но всё тут же исчезло, так что он выровнял машину.
Он ощутил прикосновение чьих-то ледяных губ к уху и шёпот:
Всего лишь сон. Ты сам — чей-то сон. Мы все чей-то сон.
— Бен! Нет!
Машина затряслась по ухабам и резко дёрнулась, когда Бен выжал тормоз до упора. Он выскочил из машины и согнулся пополам от резкой боли в голове, его мутило, озябшие ладони тряслись.
— Ты что, уснул за рулём?
— Прости.
— Не извиняйся, мне просто надо знать, что случилось. Давай-ка вернёмся в машину, тут адский холод.
Всю оставшуюся часть пути до Сигишоары они проехали спокойно. Только Бенджамин не сказал, что за стёклами машины среди деревьев мелькали огни.
Возможно, их тоже кто-то зажигал для заблудших душ, а на их свет мотыльками неслись сновидения наяву.
Возможно, он тоже чья-то история.
Возможно, они все — чьи-то истории из снов.
========== -3- ==========
Комментарий к -3-
Музыка:
Eivør Pálsdóttir - Í Tokuni
(https://music.yandex.ru/album/4177338/track/25571204)
Осенние ночи холодны, а утра — сыры и туманны.
Но такого тумана Бенджамин не видел давно, пожалуй, никогда в жизни. Промозглый и густой молочный, он оседал капельками влаги на коже куртки и в тёмных волосах, напоминая скорее воды таинственного колдовского озера.
Озябшие от недосыпа и долгой дороги, все трое поспешили в тепло дома под негромкий хруст гравия. Вокруг расстилались пустые поля с пожухлой травой, а недалеко виднелся голый ноябрьский лес.
Себастьян долгоe возился с заевшим ключом в замке явно покосившейся деревянной двери, пока Бен с сигаретой в зубах с подозрением осматривал особняк, оставшийся в воспоминаниях серой каменной громадой.
Сквозь туман только угадывались очертания высокого двухэтажного здания с боковой пристройкой, колоннами у входа и миниатюрными башенками на крыше. Но дом не казался таким уж негостеприимным или зловещим, каким его ожидал увидеть Бен после всех загадочных слов дяди, который не столько помог, сколько внёс полную смуту в мысли.
Впрочем, мёрзнуть осенним утром в тумане вполне походило на начало занимательных выходных.
Себастьян действительно легко отмёл все теории о неслучайной гибели отца, как и о бабушке Анке, но Бена это взволновало. Особенно после призрака Делии.
Он любил её, наверное, как мог бы любить родную дочь или младшую сестрёнку, которой у него никогда не было — всем сердцем и душой. Бен хотел бы стать для неё крутым дядей. Даже с удовольствием выбирал такие маленькие платья вместе с Мируной. И представлял, как однажды тайком приведёт её в свой бар. У него, по крайней мере, проверенный алкоголь, а не та палёная гадость, которую они пили с Себастьяном в юности по глупости.
Делии уже нет полтора года, а Бен до сих пор не смирился с её смертью. Иногда ему казалось, даже больше, чем Себастьян, хотя он прекрасно знал, что брат в скрытности эмоций пошёл в мать. И в сердце брата та же глухая пустота, что и у него самого.
Но у Себастьяна было время прощания и скорби по дочери. Право на дни чёрной тоски и бессилия, молчания и скупых слёз.
У Бена — нет. Сначала он взялся за организацию похорон, потом присматривал за Себастьяном, искренне опасаясь, что тот просто однажды сядет в особо дождливую ночь на свой байк и умчится в тьму и сырость. Исчезнет. Навсегда. По дорогам, что уведут и от Делии, и от всей семьи.
И Бен приглядывал, как мог. Не пускал лишних гостей, заказывал еду.
А ещё дела «Гвоздики и Костей» в тот момент требовали внимания — началась кампания по открытию сети кофеен в Германии. Дядя, как мог, работал, но явно сдавал и не справлялся.
И, наверное, потому что Бену тогда требовался хоть какой-то ориентир, а ночи стали беспокойнее и тяжелее от новых приступов лунатизма, он влез в семейный бизнес. Увяз в нём до одури, до того, что от бесчисленных кружек кофе за день кружилась и болела голова, а запах молотых зёрен въелся в кожу.
С тех пор Бен больше никогда не вставал за стойку «Гвоздики и костей». Его тошнило от этого шума, жизнерадостных приветствий и аромата кофе.
Его боль от потери Делии — запах свежей печатной краски на бесконечных документах, долгие ночи в полутёмном офисе, страх уснуть и очнуться где-то в другом месте.
И чёртов дурман кофе. Тогда казалось, что им пахнут даже выбеленные кости в витринах кафе и в вазочках на столах в офисе.