VIII.
За завтраком Бургардт старался воздержаться от напитков, но все-таки для поправки выпил рюмки три водки и бутылку пива. На лице у него выступили красныя пятна, а глаза подернулись пьяной влагой. Аниту всегда возмущало такое поведение отца, тем более, что мисс Гуд, свято храня традиции доброй старой Англии, относилась к пьянству мужчин совершенно равнодушно. По ея мнению, настоящий мужчина и не может не пить, потому что алкоголь убавляет избыток физических сил, который делает мужчин несправедливыми, а потом выпивший мужчина всегда добрее и если у него есть жена, то он на другой день просит у нея прощения! -- Папа, довольно!.. решительно заявила Анита, когда отец потянулся к графинчику с коньяком.-- Это уж лишнее... Бургардт посмотрел на нее, на эту некрасивую маленькую женщину, и засмеялся. -- Анита, ты знаешь, что я люблю пить кофе с коньяком, -- оправдывающимся тоном заявил он. -- Нет, не будет...-- с капризной настойчивостию избалованной женщины заявила Анита и поставила графин с коньяком на свою тарелку.-- Ничего не будет... -- Да? Бургардт вскочил и, улыбаясь, зашагал по столовой. Как все женщины напоминают одна другую, и Анита поступает с ним, как женщина. Бургардту захотелось сказать ей что нибудь неприятное, как иногда позволяют себе мужчины говорить самым любимым женщинам, он остановился и, глядя в упор на Аниту и продолжая улыбаться, проговорил: -- А с какой удивительной красавицей я вчера познакомился, Анита... Представь себе... Впрочем, вероятно, она сегодня будет вечером... Шипидин поднялся и досказал за него: -- Следовательно, Егор Захарыч, довольно... Да, довольно. Анита, вы можете не слушать... А еще лучше, если мы уйдем в кабинет. Мис Гуд вся насторожилась, предчувствуя какую-то опасность, хотя и не могла понять, в чем дело. Ей всегда не нравился тон, каким говорил "человек с мешком", и она не понимала, как Егор Захарыч мог допустить такое неуважение к себе. Ведь он хозяин дома, во-первых, знаменитый художник, во-вторых, и человек с большим общественным положением, в-третьих, а "человек с мешком" просто человек с мешком. Мисс Гуд давно жила в России, но многое для нея оставалось непонятным. Старушка только пожала плечами, когда Шипидин взял Егора Захарыча под руку и увел его из столовой. -- Следовательно, это невозможно...-- ворчал Шипидин.-- Это уже распущенность... да! Есть вещи, о которых нельзя говорить с девочками-подростками. -- Ах, оставь, пожалуйста, -- смеялся Бургардт.-- Аниту трудно чем нибудь удивить, и я просто хотеле ее подразнить. Она делается умнее, когда сердится... Человек Андрей видел, как барышня Анита огорчила родителя и поэтому протащил незаметно из буфета в кабинет бутылку любимаго барскаго ликера и для потехи поставил две рюмки. В семейных делах он всегда, конечно, был на стороне барина, тем более, что по личному горькому опыту отлично знал все муки тяжелаго похмелья. -- Вот и отлично, -- похвалил его Бургардт, наливая рюмку бенедектина. Шипидин отвернулся и начал разсматривать заголовки стоявших в шкафу книг. Все это были роскошныя издания на разных языках, главным образом, конечно, по вопросам искусства. Тут были и последния новости, которых он еще не видал. -- Брось... все это хлам...-- заметил Бургардт, когда он взял французскую книгу о прерафаэлитах.-- Не стоит... -- Интересно, что думают в Европе... -- Глупости думают... Поверь мне, что все это так. Да, глупости... импрессионисты, прерафаэлиты... Ну, как их еще там... Вообще, декадентство, символизм, пунктуализм и сапоги в смятку. -- Следовательно, ты совершенно не прав... Совершенно не прав. Жизнь есть движение, искусство тоже должно двигаться, как воплощение этой жизни, и всякая новая школа, новое направление имеют законное право на существование, Даже ошибки здесь приносят пользу, как своего рода реактив для отыскания истины... -- Истина? Ха-ха... Шипидин только теперь заметил, что Бургардт совершенно пьян, и с сожалением посмотрел на него через плечо. -- Ты меня жалеешь, Гриша?-- изменившимся тоном спросил Бургардт, поймав этот взгляд.-- Да, я пьян... Только пьян не вином, как ты думаешь, а пьян вчерашним вечером, пьян этой чудной белокурой головкой, этими девичьими чистыми глазами, этой немой загадкой, живым сфинксом... Охваченный бурей мешавшихся в голове мыслей, Бургардт крепко обнял друга детства и целовал его, причем последний имел удовольствие чувствовать, как по его лицу и бороде катятся чужия слезы. -- Милый... дорогой...-- шептал Бургардт, приходя в "исповедальное" настроение, которое являлось у него после каждаго сильнаго кутежа.-- Я тебе скажу все... и только тебе... да. Потому что ты один поймешь меня... Именно это покаянное настроение Шипидин и не любил, потому что припадки самоуничижения сменялись с сумасшедшей быстротой нелепой гордостью и буйством. В этой последней стадии Бургардт бил себя кулаком в грудь и выкрикивал неистовым голосом: "Я -- Бургардт... Понимаете?!. Меня знает вся Европа. Да!.. Я... я..." Эти моменты бешенства вызывались обыкновекно самыми ничтожными причинами, предусмотреть и устранить которыя было невозможно. Сейчас Бургардт находился еще в первой стадии и заставил друга во второй раз выслушать все, что происходило вчера, до роковой встречи с немой англичанкой включительно. -- Следовательно, я все это уже слышал...-- уверял Григорий Максимыч, защищаясь обеими руками от новаго покушения на обятия и поцелуи.-- Да, слышал... И, представь, что все это совсем не так интересно, как ты думаешь. В помутившихся глазах Бургардта блеснуло бешенство и его кулаки сжались, но эта буря разрешилась улыбкой. -- Нет, постой, Гриша... Ты меня должен выслушать. Да... Если бы ты знал, как я себя презираю... -- Следовательно... -- Нет, нет... Меня и другие презирают, но они глупы и не понимают, как и за что меня следует презирать. Что я такое, ежели разобра