етей. -- Следовательно, капитал образования и культуры, -- приторял он, покачивая головой. Следующие визиты к "нашим" были удачнее. Люди как люди, хотя и пропитавшиеся столичным ядом. Один учитель гимназии мечтал даже о своей земле. -- У нас почти все мечтают о земле, -- обяснял он.-- Конечно, не о подвиге, а просто о земле. Не нужно крайностей, а нужен простой нормальный человек. Прежде всего, необходимо, чтобы дети видели для сравнения деревню и деревенскую жизнь. -- Следовательно, вроде нагляднаго урока или чтения обяснительнаго? -- Называй, как хочешь... Ты думаешь, что мы не понимаем, что ростим из наших детей каких-то квартирантов, у которых все детския впечатления и воспоминания будут применяемы к тем квартирам, где они жили, и у самых счастливых к какому нибудь дачному месту. Нет, братику, отлично понимаем... А вот мы им покажем настоящую деревню, пусть смотрят и учатся... -- Но не живут? -- А это уж они сами... да. Теперь у нас по части фантазий весьма тихо. Копим деньги и присовокупляем... Глядишь, годиков через десять-пятнадцать именьишко и выросло. Ребята будут на свежем воздухе целое лето проводить, а я буду капусту да редьку садить... -- Приятное с полезным, значит? -- Это, положим, не идеал и даже очень не идеал, но приходится довольствоваться возможным. Ведь и ты, в сущности, ведешь только фермерское хозяйство, значит, остановился на полдороге. А ты запишись в настоящие мужики, войди членом в настоящую мужицкую общину, вози станового и исправника, отбывай повинность какого нибудь старосты -- вот это будет последовательно. -- Ты говоришь так потому, что не знаешь совсем деревни, где и фермерское хозяйство тоже нужно. Именно, фермерское, а не помещичье или арендаторское., -- Ведь и наша деятельность тоже нужна, голубчик. Мы тоже не сидим, сложа руки... У нас и ремесленныя школы, и школьныя летния колонии, и приюты, и санатории. -- Одним словом, чудеса в решете. Учитель обиделся и замолчал. Шипидин тоже был задет за живое его замечанием о поступлении в настоящие мужики и постарался выяснить разницу, которая принцпииально разделяет его хозяйство от их дачных утех. -- Для меня мое хозяйство -- все, в моей работе есть нравственный смысл. Уметь своими руками заработать свой кусок хлеба -- великая вещь и заработать настоящим трудом, а не жалованием, разными дипломными синекурами и культурными привилегиями. Если я ем кусок хлеба, то я знаю, что я действительно его заработал тяжелым трудом. Затем, что мое хозяйство имеет такое же значение, как и крестьянское -- доказательство на-лицо. Нынче в нашей Тамбовской губернии урожай, а в результате страшное падение цен на хлеб. В помещичьих хозяйствах получается такая комбинация: если убрать хлеб и продать его, то получится чистаго убытка около четырнадцати рублей, считая арендную стоимость десятины в двадцать рублей. Положение глупое: урожай плохой -- цены хорошия и продавать нечего, а урожай хороший -- убыток землевладельцу, который работает чужими руками. За то мужик радуется и мужицкий труд поднимается в цене. Я тоже радуюсь, потому что урожай для меня обезпечение на целый год, а работаю сам с своей семьей -- следовательно, повышение цены на рабочия руки меня не касается. Кажется, ясно? Друзья разстались чуть не врагами, обвиняя друг друга в непонимании. Шипидин не был в Петербург лет пять и был особенно огорчен: и он не понимал, и его не понимали, а в результате из "наших" получались чужие люди. Да, это были настоящие обломки разбитаго корабля... Было уже часов десять вечера, когда Шипидин опять очутился на петербургской улице, пыльной и еще не остывшей от дневного зноя. Духота висела в воздухе. Рабочая суета на улицах прекратилась, сменившись обычной вечерней сутолокой. Летели на острова экипажи, по тротуарам торопливо шли на свой промысел жертвы общественнаго темперамента, какие-то подозрительные молодые люди в котелках и просто люди, желавшие как нибудь убить свое ненужное время. Миллионное чудовище засыпало тревожным и тяжелым сном, придавленное болезненным кошмаром. -- И люди могут здесь жить?-- думал Шипидин, шагая по широкой панели Невскаго.-- Им не страшно за каждый новый день? Ведь могут уехать на лето куда нибудь на дачу только избранники, а остальные заперты здесь навсегда. И если подумать, что вся эта живая сила в разное время вытянута из провинции и похоронена здесь навсегда -- получалось ужасное впечатление. В молодости и он провел не одно лето в Петербурге, но тогда все скрашивалось молодым настроением, работой и надеждами. Ему даже нравился Петербург летом, благодаря красавице Неве и взморью. Да, он помнил свои белыя ночи, когда был по своему счастлив... Мучительное чувство одиночества охватило Шипидина, и он даже закрыл глаза, мысленно уносясь в свою деревню, где сейчас так было хорошо. Он даже хотел вернуться в свои меблированныя комнаты, но хотелось взглянуть на Неву ночью, когда он особенно ее любил. Ноги машинально двигались вперед, и Шипидин уже чувствовал веявшую со стороны реки прохладу. -- Да, чужой, совсем чужой...-- повторял он. На Николаевском мосту он опять остановился, не зная, идти ему к Бургардту или нет. Нева плыла, точно подернутая матовым серебром, на мачтах судов яркими звездочками теплились разноцветные фонарики, такия же звездочки бежали по воде, отражавшей в себе параллельныя линии береговых фонарей. Где-то тихо плескалась сонная вода, где-то резко прорезывал воздух пароходный свисток, где-то слышалось неприятное дребезжание извозчичьей пролетки...-- Да, капитал образования и культуры, -- еще раз повторил про себя Шипидин, делая поворот на Васильевский остров. Ему вдруг захотелось быть в обществе и видеть незнакомых людей, тем более, что у Бургардта соберутся разные художники и артисты, а к искусству у Шипидина сохранялась какая-то неопределенная и мучительная тяга -- последний остаток его культурных привычек.