XIII.
Шипидин не вытерпел дальнейших разглагольствований Саханова и ушел в мастерскую, где Гаврюша работал при слабом освещении. Именно только при этом освещении выступали рельефы в своей живой полноте. У Гаврюши никак не удавался античный затылок Гамлета, именно мускулы cucullaris и latissimus dorsi. Затем, чувствовалось что-то неестественное в легком повороте головы, точно у Гамлета болела шея. Увлекшись своей работой, Гаврюши не обратил внимания на Шипидина, который по обыкновению скромно поместился в уголке. Вероятно в ожидании гостей, все работы были открыты и производили теперь странное впечатление, точно то сказочное царство, где все заснули: застыл на губах Гамлета его горький монолог, окаменела благословляющая рука препод. Сергия, Ромео и Джульета замерли, бюст Ольги Спиридоновны смотрел какими-то пустыми глазами, из которых выкатилась жизнь. Появился на свет еще новый барельеф, котораго давеча Шипидин не заметил -- он занимал боковую стену и заслонялся со стороны входа печкой. На первом плане была молодая женщина верхом на коне. Она была одета по мужски, но с распущенными волосами, с луком в руках. Около лошади толпилась невыяснившияся еще фигуры каких-то людей, которые хватались за поводья, угрожающе поднимали руки кверху и, вообще, страшно волновалась, точно хотели вылезти из непросохшей глины. -- Что это такое?-- спросил Шипидин.-- Жанна Д'Арк? -- Нет, это Марина Мнишек... Взят момент, когда она бежала из Тушина и явилась в стане Сапеги, одетая в костюм польскаго воина. Заметив, что Шипидин любуется Мариной, Гаврюша прибавил: -- Не правда-ли, какая экспрессия? А лицо Марины... За таких женщин умирают. На выставке вся публика ахнет, и никто не будет подозревать, что вот эта самая Марина продавала булки и сухари на Песках. Красавин, кажется, хочет купить и барельеф, и оригинал. -- Что с вами, Гаврюша?-- удивился Шипидин, глядя на покрывшееся пятнами круглое лицо Гаврюши.-- Ведь вы, вероятно, повторяете какую нибудь ходячую сплетню... Не хорошо, молодой человек. Лицо Гаврюши приняло злое выражение, которое совсем не шло к нему, он уже раскрыл рот, чтобы ответить, но в этот момент послышался громкий звонок в передней и слышно было, как торопливо пробежал человек Андрей. Гаврюша быстро сбросил с себя рабочую блузу, торопливо вымыл руки и ушел. Шипидин посмотрел ему в след, покачал головой и подумал: -- Этот молодой человек плохо кончит... Что за фантазия была у Егора выхватить этого мальчика из родной обстановки и бросить в омут искусства? По затихшему в гостиной говору Шипидин догадался, что приехал сам меценат Красавин. В открытую дверь корридора можно было разсмотреть промелькнувшую фигуру Васяткина, точно громадная серая летучая мышь, которую показывают на экране волшебнаго фонаря. Все это коробило Шипидина. Неужели искусство не может существовать без мецената? А тут еще довольно прозрачные намеки Гаврюши. -- А ну их! решил Шинидин, опять начиная разсматривать Марину, у которой уже окончательно не было никакой связи с остальными произведениями. Именно здесь Шипидин и был накрыт, когда из гостиной с шумом привалила целая толпа гостей с Красавиным во главе. -- А... вы здесь, -- проговорил Саханов, который вел под руку бывшую натурщицу Шуру.-- Рекомендую вам оригинал... Ню слегка покраснела от этой рекомендации, но отнеслась к новому знакомому с самым обидным равнодушием, точно ей рекомендовали кошку. Красавина вел под руку Васяткин, говоривший задыхавшимся от волнения голосом: -- Нет, вы посмотрите, Антон Ильич, что это такое... Ведь с этого барельефа открывается новая страница в русской скульптуре... Ведь это все живое... Посмотрите, как протянула Марина вперед свою руку, обращаясь к казакам. -- И совсем это не казаки... поправил его Саханов. -- Гм, эти... Виноват, действие происходит в лагере Сапеги и кругом поляки, -- подхватил Васяткин. Красавин только морщился, как человек, у котораго над самым носом жужжит муха. Он прямо подошел к барельефу Марины Мнишек и долго разсматривал не ея лицо, а посадку, причем сделал замечание относительно неправильно согнутаго колена и слишком короткаго стремени. Бургардт не возражал, потому что был поглощен тем, как отнесется мисс Мортон к его работе. Немая девушка точно расцвела, когда очутилась в мастерской. Она радостно узнала бюст Ольги Спиридоновны, Шуру в Марине Мнишек, ее же в Джульетте и даже шею Бахтерева в Гамлете. Бургардту казалось, что среди его скульптуры она именно дома, как нигде, и он даже поймал ея ревнивый взгляд, когда она с особенным вниманием разсматривала Марину. -- Удивительно... Новая эра в искусстве... задыхавшимся шопотом повторял Васяткин, обращаясь к Саханову, причем шопот настолько был разсчитан, что его могли слышать и другие. Ольга Спиридоновна решительно ничего не понимала в скульптуре и восхищалась из вежливости. Она сегодня находилась в самом умиленном настроении духа и даже не обиделась, когда Саханов назвал ее незаконной дочерью дьякона, как называл Бачульскую "мадонной для некурящих". Это дешевенькое остроумие, вероятно, было взято на прокат из какого-нибудь уличнаго заграничнаго листка. Саханов получал все иностранныя издания этого тона и не стеснялся черпать из них полной рукой. Бывшая натурщица Шура так мило стеснялась, чувствуя, как все сравнивали ее с Мариной! Ей даже было немножко стыдно, что она верхом на лошади и сидит в седле по мужски. Могли подумать, что она в такой позе сидела перед Бургардтом голая, потому что некоторые скульпторы предварительно лепят голую фигуру, а уже потом ее одевают. Особенно она подозревала в таком взгляде на нее Шипидина, который так пристально всматривался в нее, сравнивая с Мариной. -- Что этому-то вахлаку нужно? думала Шура и злилась. Наблюдая каждое движение Красавина, Шипидин, в свою очередь, негодовал на меценатство, в котором видел главный источник уклонений искусства от своей прямой задачи служить одной истине. Это его возмущало до глубины души, как своего рода разврат. И Бургардт, как другие, невольно подделывается под вкус этого сомнительнаго креза, и может быть Гаврюша давеча был прав. Эта мысль почти подтвердилась, когда, разсмотрев внимательно барельеф, Красавин небрежно сказал Бургардту: -- Мне эта вещь нравится... Мы потом поговорим. Саханов и Васяткин только переглянулись, что в переводе значило: везет-же этому Бургардту, как утопленнику. "Нравится" Красавина стоило тысяч десять -- пятнадцать, а барельеф еще не кончен. Конечно, дело тут не в искусстве, а в Ню, которую Красавин желает получить увековеченной в мраморе. -- Здоровую пеночку слизнул многоуважаемый Егор Захарыч, -- шептал Васяткин.-- Это, видно, не Пересвет и Ослябя... Когда все ушл