XVI.
Утром после фестиваля Бургардт проснулся в странном настроении. Он чувствовал себя так бодро, как давно не чувствовал, голова была совершенно свежая, и, потом, являлась потребность в работе. Он любил именно это последнее, как верный признак душевнаго равновесия. Да, он сегодня будет работать все утро... Но это бодрое и хорошее настроение покрывалось каким-то новым, неясным и смутным ощущением, которое еще не определилось, но вызывало в нем счастливое смущение и какую-то робость, точно он шел на первое любовное свидание. Больше -- ему было стыдно, так, без всякаго основания, стыдно. Ему было стыдно и за свою безпорядочную жизнь, и за своих друзей, и за небрежное отношение к своей работе -- много было оснований для этого чувства, которое Бургардт даже любил в себе. Ведь человек, который не потерял способности стыдиться -- еще не совсем погиб. Именно в такие моменты Бургардт работал особенно удачно и теперь перебирал мысленно, за что он сегодня возьмется. Все были только начатыя работы. Проводив Аниту с Шипидиным, он отправился в мастерскую. Гаврюша, конечно, был уже на своем посту и поздоровался довольно сухо. Раньше Бургардт не обращал внимания на эти мелочи, а сегодня невольно посмотрел на своего ученика особенно пристально и заметил: -- Что с вам, Гаврюша? У вас такой вид, точно вас все обижают... Знаете, ведь и я тоже могу быть недовольным. Гаврюша побледнел, поправил ворот блузы и ответил, очевидно, заранее обдуманной фразой: -- Егор Захарович, право, мне странно слышать, что вы обращаете внимание на такие пустяки, как моя особа... Право, не стоит. Что я такое: ничтожество, козявка, пыль... -- А вот, видите, это именно и не хорошо, т. е. нехорошо самоунижение. Впрочем, у всякаго человека могут быть свои личныя дела, которыя никого не касаются... Мне показалось, что вы недовольны именно мной, поэтому я и позволил себе заметить. -- Не обращайте, пожалуйста, на меня внимания, Егор Захарович. Уверяю вам: не стоит. -- Как знаете... Единственным свидетелем этой сцены был человекль Андрей, который смотрел на Гаврюшу ревнивыми глазами. Он удивился, когда Бургардт велел ему открыть все работы, чего обыкновенно не делалось. Андрей с недовольным видом исполнил приказание, подал в тазике воду, придвинул глину и вытянулся у дверей. Бургардт курил одну папиросу за другой, шагая по мастерской. Он не мог решить, с чего сегодня ему начать. Конечно, следовало прежде всего докончить Марину, как выгодный заказ, с другой стороны, хорошо было бы поработать над Пересветом и Ослябей -- пусть Шипидин посмотрит и даст свое заключение, а лично для себя ему хотелось продолжать бюст Ольги Спиридоновны. Он несколько раз останавливался перед ним и проверял вчерашнее наблюдение подбородка с зарождавшимися около него и под ним мешками, но это не подходило к его задаче, потому что старило лицо слишком откровенно. -- Нет, ничего не выйдет... решил Бургардт. Марина ему сегодня тоже не нравилась, потому что она сидела на лошади как-то деревянно, как манекен, а настоящая Марина умела ездит верхом. Бедная Шура даже плакала, когда по целым часам сидела по мужски в седле. Она была сложена замечательно хорошо, но не умела красиво сидеть. Взяв стеку, Бургардт пробовал делать поправки, но из этого ничего ни выходило, кроме потери времени. А еще недавно ему нравилась эта работа... Бургардт хорошо знал эти приливы художественнаго отчаяния, от которых было одно средство -- бросить на время работу. А сейчас ему между тем хотелось работать. -- Нет, не то... совсем не то... повторял он мысленно. У него в голове зарождалась новая идея, которая мелькала в мозгу, как легкая тень. О, тут он знал, что ему делать... Перед его глазами стоял такой чудный женский образ, покоряющий властной красотой. Именно это был-тот высший женский тип, который грезился ему когда-то в юношеских мечтах. Тут ничего не было лишняго, и все вместе составляло гармоническое целое. Мысль забегала далеко вперед, рисуя подробности живого чуда, а она была именно таким чудом, вся -- чудо. -- Э, все равно, сегодня ничего не выйдет!-- решил Бургардт про себя, снимая рабочую блузу. У него вдруг явилось непреодолимое, страстное желание видеть ее, видеть хотя издали. Да, именно сегодня видеть... От охватившаго его волнения он даже потерял способность представить себе ея лицо, улыбку, выражение глаз... Он мог не узнать ее, встретив где нибудь на улице. Нечто подобное он испытывал и раньше, когда слишком сильно увлекался женщинами, -- из памяти вдруг выпадало именно любимое лицо, точно предмет, который мы разсматриваем через увеличительное стекло на слишком близком разстоянии. В сущности, самым простым было ехать к ней с визитом, но, во первых, он не знал ея адреса, а потом -- его охватывала робость. Самое лучшее было бы встретиться где нибудь на нейтральной почве. Перебирая в уме возможныя комбинации, Бургардт не мог остановиться ни на одной. Если ехать к Ольге Спири