с такой-же быстротой, как и начинаются. Ах, как давеча Ольга Спиридоновна ела глазами эту несчастную Шуру... Решительно не понимаю таких женщин. Не знаю, было у нея что-нибудь с Красавиным или нет, но она так старается понравиться ему, а это губит женщину. -- У Ольги Спиридоновны своя психология, Марина, и, как кажется, она не может пожаловаться на судьбу. -- Да, но вопрос в том, чего требовать от судьбы?.. -- Не больше того, что может быть исполнено. -- Виновата, я, кажется, коснулась вашего больного места, Егорушка: вы ухаживали за Ольгой Спиридоновной... -- Да?.. -- А сейчас? -- Сейчас мое место старается занять Саханов, но, повидимому, без особеннаго успеха. -- Вот кого я ненавижу ото всей души!-- подхватила Maрина Игнатьевна с особенным оживлением.-- Ненавижу и в то-же время боюсь... Мне кажется, что нет на свете хуже человека, как этот Саханов... Ведь это он совращаеть эту несчастную Шуру. Вы-бы послушали, что он ей говорит иногда... -- И я его тоже не люблю... -- Почему-же Саханов считается одним из самых, близких ваших друзей, Егорушка? -- Моим другом он никогда не был, но он умный человек... Да, очень умный человек, а ум -- неотразимая сила, как и красота. Так мы сегодня едем? -- Да... какая-то прогулка по взморью, потом на тони... Одним словом, целый ряд совершенно ненужных глупостей. Ах, как мне все это надоело, Егорушка! -- Чего-же мы ждем? Кажется, уже пора... -- Не знаю... Вероятно, готовится какой-нибудь неожиданный сюрприз. Я это подозреваю... Должно быть, Васяткин что-нибудь придумал. Он давеча о чем-то шепталася с Сахановым, а потом исчез. Ведь они из кожи лезут, чтобы выслужиться перед Красавиным. Гадко смотреть... Послушайте, нам пора вернуться, а то Ольга Спиридоновна воспользуется случаем наговорить по моему адресу Бог знает что. Она, вообще, преследует меня... Бургардт настолько оправился, что вернулся в кабинет почти трезвым. -- А где-же ваша сестра милосердия?-- спросила его Ольга Спиридоновна, сладко улыбаясь. -- Какая сестра милосердия? Ах, да... Вы спрашиваете про Марину Игнатьевну -- она сейчас должна вернуться. Мы с ней гуляли в саду... -- Прогулка молодых людей, подающих надежды? -- Именно... Появление Антипа Ильича Красавина в "Кружале" составляло целое событие, что чувствовалось последним татарченком. "Кружало" только весной возникло на пепелище прогоревшаго сада "На огонек". Все было реставрировано в том миѳическом стиле, в каком устраиваются все загородные кабаки, и весь вопрос сводился только на то, поедет-ли в "Кружало" настоящая публика, та публика, которая задает тон всему. Конечно, провертывались хорошие гости, как квасовар Парѳенов или меховой торговец Букин -- они оставляли в один вечер тысячи по три и заказывали шампанское прямо сотней бутылок. Но, во-первых, все это были гости случайные, а во-вторых -- они еще не давали имени новому кабаку. Вот Красавин другое дело. Хозяин "Кружала" готов был угощать его даром, чтобы потом иметь право сказать: -- А у нас Антип Ильич весьма уважают венгерский хор... В заколдованном кругу веселящагося "всего Петербурга" это было самое яркое имя, хотя Красавин столько-же принадлежал Москве, как и Петербургу. Он переезжал с места на место дорогим и желанным гостем. Хозяин "Кружала" бегал сейчас по корридору и, грозя услужающим татарам кулаком, повторял: -- Вы у меня смотрите, зебры полосатыя...