хотел? А сейчас? -- Имей терпение... И женился бы, если бы не Анита. Ты подумай, как я введу в свой дом такую мачиху?.. Ведь Анита скоро будет совсем большая девушка, да... В то же время я совсем не желал создавать себе фальшиваго положения... -- Следовательно, надо было все это бросить, -- спокойно резюмировал Шипидин. -- Бросить?!.. испуганно повторил Бургардт и засмеялся.-- Ты говоришь: бросить? -- Да, я говорю: бросить. Бургардт схватился за голову и принялся шагать по мастерской. -- Разве такия вещи бросают?-- заговорил он, останавливаясь.-- Ах, Григорий Максимыч, ничего ты не понимаешь, извини меня... Разве можно вынуть душу и бросить?.. -- Слова, слова и слова... -- Нет, не слова!!. Ты ошибаешься... Ах, Боже мой, какая мука!... -- И это слова... -- Дай досказать до конца... Бургардт сел и, сдерживая волнение, принялся разсказывать свою роковую поездку на Иматру. Да, он хотел серьезно сделать ей предложение, потому что дошел до такого состояния, когда люди перестают думать о будущем. Она, видимо, начинала догадываться об этом... Боже мой, да, ведь, она совершенный ребенок!.. Разве это чистое, ясное, как небо, лицо могло обмануть? Шипидин никак не мог понять, почему так волнуется Бургардт, и перебил его: -- Она не приняла твоего предложения? -- Нет, я к счастью не успел его сделать... -- К счастью? Следовательно, ничего не понимаю окончательно. Когда Бургардть закончил свой разсказ, Шипидин сел на своей постели и забормотал: -- Следовательно... следовательно... да... Почему-же ты думаешь, что здесь виноват именно Красавин? Может быть, простой шантаж... -- О, нет, ее продала мать, получила деньги и уехала куда-то в Вену. Она мне разсказала все откровенно... Я убью этого негодяя!.. -- Он мог и не знать, кого ему продают... -- Нет, он знал... Одним словом, это самая гадкая история, которую и разсказывать тяжело. Тут и Васяткин запутан, и Ольга Спиридоновна... Боже мой, кто бы мог подумать? О, я им всем отомщу... Даю тебе честное слово, что я буду мстить. -- Следовательно... Да, следовательно... Что же она, то-есть что она думает делать? Впрочем, я делаю глупый вопрос... -- Я ее привез обратно в Петербург и пока оставил на прежней квартире. Необходимо что нибудь придумать... Нельзя же оставаться в таком положении... Ах, у меня голова идет кругом! Мне начинает казаться, что я схожу с ума... Шипидин думал о Красавине и только пожимал плечами. Неужели этот человек, тосковавший о какой-то мистической правде, способен был пасть так низко? Ведь это ужасно... Так может поступать только дикий безсмысленный зверь, нет -- зверь не умеет покупать и продавать. А потом, какая ужасная расплата за все поведение Бургардта. Что он будет теперь делать с опозоренной любимой девушкой? Бургардт точно услышал его мысль и с твердостью заявил: -- Раньше я колебался, жениться или нет, а теперь колебания не может быть -- я должен жениться... -- Чтобы отравить и себе и ей всю жизнь? -- Этого никто не должен знать. Каждый, кто только смеет пикнуть, будет иметь дело уже со мной... Я где-то читал, что у оренбургских казаков существует такой обычай: если жена провинится пред мужем в его отсутствии и если муж при возвращении домой прикроет ее полой своей казацкой шинели -- все прощается, и станица не смеет пикнуть. Это прекрасный обычай... Я тоже прикрываю свою любовь, свое счастье, свою жизнь!.. Я им всем покажу, что есть еще порядочные люди на свете... Не прими это за игру в благородство. Я делаю только то, что должен сделать. А какия мы, мужчины, свиньи, если разобрать. -- Знаешь, что, Егор Захарыч, -- заговорил Шипидин, барабаня пальцами по одеялу.-- Я завтра утром сезжу к Красавину. Ведь он не женат, следовательно... Одним словом, я ему все обясню... Бургардт захохотал. О, sancta simplicitas!.. Он, этот бородатый младенец, обяснит негодяю, что он негодяй... -- Нет, этого уже я не позволю, -- горячо заговорил Бургардт, угрожающе поднимая руку.-- Он не должен даже подозревать, что у него имеет родиться ребенек... Никто этого не должен знать!.. Понимаешь: она -- моя...