отому что ее одобрил сам Красавин, а каждое слово Красавина все равно, что наличныя деньги. Гаврюши еще не было. Он не считал нужным уведомить, куда уехал, и человек Андрей не без ядовитости доложил барину: -- Наш Гаврило Гаврилыч на господском положении, поехали дышать свежим воздухом... -- А тебе обидно? -- Обиды никакой, а так вообще... Не наше дело. Вон и наш доктор тоже сколько время глаз не кажег... Тоже, надо полагать, на воздухе проклажается. Бургардт как-то совсем позабыл о милом старике, и ему сделалось даже совестно. И Анита тоже ничего не знала о старикашке и с детским эгоизмом не интересовалась его участью. Девочка продолжала относиться к отцу с сдержанным недоверием, и Бургардт постоянно чувствовал на себе ея пристальный, наблюдающий взгляд. Ему иногда хотелось ее приласкать, но он не мог этого сделать. Между отцом и дочерью точно росла какая то глухая стена. Бургардт часто думал про себя, что еслибы Анита была постарше лет на пять, он разсказал бы ей все, а сейчас не мог обяснить даже нелепости ея подозрений относительно Бачульской. Анита уже умела быть несправедливой как-то по женски, вне пределов логики. Вместе с наступлением осени начался и сезд художников. Особенно приятное впечатление производили пейзажисты, возвращавшиеся с летних экскурсий. Какую массу этюдов привозил каждый. Начинался настоящий сенокос. Оживали в эту пору даже давно конченные старики, от которых публика уже не ждала ничего новаго. В своей артистической среде у Бургардта как-то не было особенно близких знакомых, хотя он всех знал и со многими был "на ты". Его особенно радовали молодые художники, вносившие в искусство такую бодрую струю. Да, это были уже совсем новые люди, освободившиеся от многих недостатков своих предшественников по искусству. Народ был все трезвый, разсчетливый, серьезный, работающий. У Бургардта являлось по отношению к ним что-то вроде отцовскаго чувства. Право, все такой милый народ... Были и крупныя дарования, обещавшия много, были середнячки, не гонявшиеся за большим, и были просто хорошие работники. Все это было в общем так мило, хорошо и как-то светло. В мастерскую Бургардта частенько приходили начинающие академисты, смотревшие на него чуть не с благоговением, как на учителя. Они следили за его работой, затаив дыхание. Публика тоже заглядывала в мастерскую и, конечно, одной из первых явилась "благотворительная щука" с дочерью, чтобы напомнить Бургардту данное им обещание принять участие в ея базаре. Между прочим, завернул Васяткин, одетый в какой-то необыкновенный смокинг необыкновеннаго табачнаго цвета. -- Какая новость... вы, конечно, знаете?-- говорил он, задыхаясь от волнения:-- Красавин... -- Нельзя-ли меня избавить от этого господина...-- сухо перебил его Бургардт. -- Нет, позвольте... Егор Захарыч, голубчик, ведь весь Петербург сейчас кричит о нем. Да... Я был у него недели две назад, и он так сострил... Да. "Она себя неприлично ведет"... Ха-ха!.. Помните эту немую англичанку? Она того... да... И теперь опять царит Шура, потому что у нея нет наклонности к продолжению красавинскаго рода. Бургардт, бледный, как полотно, крикнул: -- Ради Бога, замолчите!.. Васяткин отступил от него и, пятясь к двери, проговорил: -- Не могу, Егор Захарыч... Убейте меня на месте, а я не могу. Весь Петербург... у Кюба... да... Одним словом, Красавин сошел с ума. Взбешенный до последней степени, Бургардт только что хотел выгнать Васяткина вон, но последнее известие его точно ошеломило. Он стоял посреди мастерской с раскрытым ртом и не мог произнести ни одного слова. -- Да, сошел с ума...-- продолжал Васяткин.-- Я сам видел... И на чем помешался -- удивительно. Сначала он все скупал бревна и завалил ими всю дачу. Потом начал собирать веревочки от покупок, рваную бумагу, коробки из под спичек... ест только студень из бычачьих ног, который варит сам, потому что боится отравы. Вообще, очень оригинальное помешательство... Я, конечно, сейчас же поехал к нему. Около него какия-то темныя личности, т. е. кафтанники... да. Меня не пускают и т. д. А я все-таки видел его. По наружному виду решительно ничего нельзя сказать... И говорит обо всем совсем здраво, пока дело не касается веревок. Спрашивал о вас, т. е. почем вы покупаете глину. А знаете последнюю остроту Саханова... Я записываю его выражения. Он сказал про мисс Мортон, что она еще красавинских башмаков не износила, как должна была за неприличное поведение уступить место Шуре. И еще Саханов сказал... Бургардт схватил ком свежей глины и запустил им в Васяткина. Последний едва успел уклониться, и ком влепился в стену. -- Уходите, несчастный!!..-- кричал в бешенстве Бургардт, отыскивая глазами, чем бы еще бросить в гостя.-- Я... я вас убью... Понимаете?!.. Бургардт сейчас же опомнился, как только Васяткин исчез в дверях. Господи, что же это такое? До чего он дошел... У него в ушах еще стояла последняя острота Саханова, и он стонал, как раненый зверь. Раньше он как-то совсем не думал о Красавине, который в его глазах являлся каким-то собирательным лицом. Зло было так велико, что не поддавалось измерению и обыкновенной логике. А сейчас оно точно вспыхнуло, как пробившийся сквозь золу огонь. -- Ведь я должен был убить этого негодяя, -- стонал Бургардт, хватаясь за голову. А сейчас не оставалось места даже для мести. Сумасшедший человек вне закона.