ь проломить голову господину Саханову, с чем он и выскочил в переднюю, но на его счастье Саханов уже ушел. -- Они ушли...-- обяснил человек Андрей. -- Ну, и чорт с ним!.. На первом плане сейчас стоял вопрос о секундантах. Бургардт долго перебирал имена своих знакомых и остановился на Бахтереве. Он теперь подумал о модели своего Гамлета даже с некоторой нежностью. Конечно, Бахтерев был человек недалекий и, как артист, даже совсем "никакой", но на него было можно положиться вполне. Именно такие простые и недалекие люди удобнее всего при таких нелепых обстоятельствах. А кто же другой? Бургардт перебрал еще раз всех своих знакомых и никого не нашел. Нет другого подходящаго человека -- и конец. Можно было бы попросить старика Локотникова, но он уже охвачен старческой трусливостью. Если бы был в Петербурге Шипидин -- нет, он принципиальный человек и в секунданты не пойдет. Бургардт даже вскрикнул от радости, когда вспомнил про милейшаго доктора Гаузера. Да, для полнаго комплекта комедии не доставало только его. В юности по обычаю немецких буршей он, конечно, бывал и секундантом, и сам дрался на студенческих дуэлях. -- Милый старикашка...-- вслух думал Бургардт. Не откладывая дела в долгий ящик, Бургардт сейчас же отправился к Пяти Углам. Осенний день был и дождливый, и ветренный. По тротуарам сновали сежившиеся пешеходы, извозчики закрылись непромокаемыми накидками, дома казались как-то особенно неприветливыми и смотрели на улицу точно заплаканными окнами. Погода, вообще, располагала к мрачным мыслям, и у Бургардта явилась мысль, уж не умер ли милый доктор у своих Пяти-Углов, умер безвестно, как умирают старые холостяки. Эта мысль перешла почти в уверенность, когда Бургардт подезжал к квартире доктора. Конечно, умер, а то иначе он дал бы о себе знать. Бургардт торопливо вбежал на третий этаж, и ему отворил сам доктор. Он посмотрел на гостя через очки, нерешительно протянул руку и довольно сухо проговорил: -- Очень рад... Да, рад... -- Доктор, вы были больны? -- Я? Нисколько... -- Вы куда-нибудь уезжали? -- Опять нисколько... -- Значит, вы забыли о нашем существовании? Доктор вместо ответа только пожевал губами. Бургардт понял, что старичок чем-то обижен. -- Да, давненько я вас лишен был видеть, -- говорил доктор, стараясь быть любезным.-- И все собирался... каждый день... -- Вот этого и не следовало делать, т. е. собираться, а просто выйти на улицу и взять извозчика, который вас и довез бы на Васильевский остров. -- У вас кто-нибудь болен? -- сухо спросил доктор. -- Нет, слава Богу, все здоровы... Право, я приехал к вам, не как к доктору, а как к хорошему старому другу, в совете котораго сейчас очень нуждаюсь. Поднятыя брови доктора Гаузера выразили полную готовность оказать дружескую услугу. Но Бургардт постеснялся высказать прямую цель своего визита и начал издалека, причем путался, подбирал слова и держал себя, как виноватый человек. Гаузер слушал его с истинным немецким терпением и только спросил: -- Васяткин... это такой серый? -- Да, совершенно серый... -- Вы учились фехтовать? -- Не много... -- А... Русские не умеют фехтовать вообще, хотя и не трусы. Старик принес из передней две палки и показал Бургардту, как нужно фехтовать, но из этого ничего не вышло. -- У вас нет способностей к фехтованию, -- учительским тоном решил Гаузер.-- Вы торопитесь, а тут самое главное -- выдержка характера. А стреляете хорошо? -- Так себе... У доктора на лбу всплыли морщины. Потом он посмотрел на Бургардта поверх очков и проговорил: -- Тогда г. Васяткин застрелит вас, как куропатку... -- Очень может быть, доктор, но я не могу отказаться от дуэли... -- Совершенно не можете... Дуэль сама по себе, конечно, нелепость, но бывают случаи, когда ничего другого не остается... Я в молодости тоже дрался... да... Одному молодому барону я отрубил пол уха, и он гордился этим всю жизнь. Воспоминания молодости настолько взволновали стараго доктора, что он еще сбегал в переднюю за палкою и показал наглядно, как отрубил ухо молодому немецкому барону. Потом он прочел целую лекцию о разных типах ран и сопровождающих их последствиях. В заключение старик поднял брови и строго спросил: -- А кто ваши секунданты? -- Пока еще никого нет... -- О, это весьма важный вопрос. Нужны люди опытные и хладнокровные... Если вы ничего не будете иметь, я согласен буду быть вашим секундантом, потому что весьма понимаю это дело. -- Я буду очень рад, если только это не стеснит вас, доктор... -- А кто другой секундант? -- Я думаю пригласить Бахтерева. Вы его встречали у меня. -- Да, да, помню... Такая внушительная наружность. Да, хорошо... Старик сразу размяк и даже улыбнулся. О, он отлично понимает, что такое дуэль, и с удовольствием отрубил бы немецкому барону и другое ухо. Воспользовавшись хорошим настроением старика, Бургардт откровенно его спросил, почему он так долго не был у них и чем обижен. -- Я? Обижен? -- повторил доктор вопрос.-- Нет, меня никто не обидел, но мне было больно... Сразу он все-таки не сказал, в чем дело, и только потом обяснил, что "больно" получилось от Аниты, которая передала его стихи Саханову. -- Я не сержусь на нее, потому что она еще ребенок, -- обяснял он торопливо, -- и все-таки больно... Бургардт не оправдывал Аниту, а только старался успокоить огорченнаго старика. -- О, я все понимаю, -- соглашался Гаузер.-- И все-таки больно... -- Не обращайте внимания на глупую девчонку -- и только, -- советовал Бургардт.-- Разве она что нибудь понимает? -- Извините, г. художник, все понимает, и даже весьма... Только дорогой от Гаузера Бургардт понял, в чем дело, именно, что старик был влюблен в мисс Гуд, и Анита с детским безсердечием задела его больное место. Предполагаемый второй секундант Бахтерев жил на Гороховой. Когда Бургардт обяснил цель своего приезда, Бахтерев обнял его и разцеловал. -- Вы -- благородный человек, -- повторил он несколько раз трагическим тоном, принимая театральную позу. -- Ну, кажется, благородства тут не много, а одна вопиющая глупость... Принципиально я, конечно, против дуэли и меньше всего желаю проливать кровь г. Васяткина.