мы получим новаго человека? -- К вашей весенней выставке по моим разсчетам... ответила Бачульская, делая серьезное лицо. С этой мыслью о "новом человеке" Бурчард вернулся домой. Он всю дорогу думал об этом неизвестном пришельце, который уже впереди являлся обреченным на разныя неприятности. Кто родится: мальчик или девочка? Лучше-бы, конечно, девочка. Ея незаконное происхождение покрылось-бы в свое время замужеством, а мальчик должен нести наказание за грехи родителей всю жизнь. Мысль о будущем ребенке все разросталась в голове Бургардта, и он в одно и тоже время любил его и не любил. Какой он будет? Что он принесет с собой в мир? Что его ожидает? А если вдруг родится какой нибудь урод, рахитик, идиот, эпилептик? Вся обстановка способствовала именно какому-нибудь уклонению от нормальнаго типа. Думая о ребенке, Буриардт на время забывал о самом себе и точно делался лучше. Ведь забота о детях умеряет наш эгоизм, прежде всего, а тут эта работа окрашивалась совершенно исключительными условиями, и Бургардта вперед охватывала такая хорошая мужская жалость, требовавшая приложения здоровой мужской силы, покровительства и покрывающей мужской ласки. Мисс Мортон, как мать этого будущаго ребенка, рисовалась ему в каком-то радужном свете. Кому какое дело, что ребенок будет незаконный? А он еще волновался именно по поводу этого нелепаго по существу вопроса. Да, пусть будет незаконный, а я его буду любить и буду любить его мать может быть лучше и чище, чем любят матерей законных детей. Подезжая к Финляндскому вокзалу, Бургардт припомнил, как Бачульская разспрашивала его о работе и точно присматривалась к нему, как присматриваются к больному. Может быть ничего подобнаго и не было, может быть это только показалось, но... Веселое настроение Бургардта быстро изменилось, и он вернулся домой нахмуренным. Конечно, Марина Игнатьевна безконечно добра и прямо ничего не покажет, но очевидно она уже кое что заметила. Полосы бодраго настроения у Бургардта нынче быстро сменялись полосами уныния и подозрительности. Он это знал и начинал мучительно следить за самим собой. Например, человек Андрей и тот проявлял что-то особенное, и Бургардту казалось, что он даже пальто подает не так, как подавал прежде. И Анита следит за ним с хитростью молодой обезьяны... -- Э, все вы жестоко ошибаетесь! повторял Бургардт про себя с каким-то озлоблением. Ему начинало казаться, что он даже не начинал еще работать, а только еще начинает. Мысль о ребенке проникла в дом Бургардта, и он был страшно поражен, когда Анита спросила его в упор: -- Папа, ты желал-бы иметь ребенка? -- Т.-е. как ребенка? -- Маленькаго... -- Ты говоришь глупости, Анита... Какия могут быть у меня дети? -- А если взять чужого, т.-е. не совсем чужого, а какого-нибудь знакомаго ребенка... -- Ребенок не игрушка. Кто за ним будет у нас ходить? Ты утром в гимназии, вечером у тебя уроки... Вообще, нелепость. -- Совсем маленькаго ребеночка, папа... -- Отстань, пожалуйста... Бургардт никак не мог понять, откуда подобная мысль могла попасть в голову Аните. Можно было подумать, что она все знает и предрешает вопрос. Он и не подозревал, что мысль о неизвестном ребенке совершенно поглощала Аниту, и она думала о нем день и ночь. Обяснения Ольги Спиридоновны совершенно ее удовлетворили, и девочка с нетерпением ждала, когда приедет Бачульская, пред которой чувствовала себя виноватой. Анита решила про себя, что спросит ее откровенно, где тот новорожденный, о котором ей писал неизвестный автор. Ольга Спиридоновна, очевидно, скрывала что-то. Папа тоже заметно смутился, когда она разговаривала о ребенке, значит, он знает и тоже скрывает. Между тем, Анита чувствовала своим детским сердцем, что этот неизвестный ребенок как-то ея касается, и что он не чужой ей. Бачульская приехала только через неделю, с какой-то репетиции, усталая и немного взволнованная. Анита встретила ее с повышенной любезностью и горячо расцеловала. -- Какая вы, Анита, выросли большая... удивлялась Бачульская. -- Говорите мне ты, Марина Игнатьевна, -- предупредила Анита, краснея.-- Для вас я всегда, ведь, буду маленькой... Почему-то Аните именно теперь Бачульская показалась красавицей. Да, настоящая красавица, какой должна быть каждая женщина. Какое чудное женское лицо, какой голос, глаза, улыбка, фигура -- все так было хорошо. Мисс Гуд, наоборот, отнеслась к Бачульской сдержанно и даже холодно, и Анита, служавшая переводчицей, должна была смягчить некоторыя выражения. -- Ах, какая вы милая... шепнула Анита гостье.-- А на мисс Гуд вы не обращайте внимания. Я ее не люблю. Она вся какая-то безцветная. Только и делает, что целый день моется. Даже человек Андрей и тот был рад Бачульской, как старой знакомой, и из усердия оборвал даже вешалку у ея ротонды. Бургардт тоже был рад, когда Бачульская в сопровождении Аниты вошла в его мастерскую. -- Мы так, не будем мешать вам, -- предупреждала Бачульская.-- Посмотрим и уйдем. Бюст Ольги Спиридоновны стоял прикрытый мокрыми тряпками. Бургардт работал над барельефом преподобнаго Сергия, где начинали выделяться лица Пересвета и Осляби. Работа подвигалась вперед с необычной быстротой. Бачульская посмотрела на барельеф непонимающими глазами и решительно не знала, что ей сказать. Бургардт в шутливом тоне разсказал ей, как Ольга Спиридоновна раскассировала все искусство, и Бачульская так мило разсмеялась. -- Я прибавила-бы к ея словам, что и я понимаю столько-же, -- проговорила она.-- В сущности, я очень люблю и живопись, и скульптуру, но это еще не значит понимать... -- В отдельности можно встретить очень редко такого понимающаго человека, -- обяснял Бургардт.-- А в массе публика судит почти безошибочно. Это необяснимое, по моему, проявление массовой мысли... Ведь публика создает имена, репутации и то, что принято называть славой. Анита уговорила Бачульскую остаться обедать и затащила ее к себе в комнату. -- Вы так давно не были у нас, -- повторяла она.-- Я соскучилась по вас... У нас нынче почти никто не бывает. Папа какой-то странный... Мне кажется, что он прежде был добрее. -- Ты ошибаешься, Анита, папа все такой-же добрый, каким был всегда. Аните показалось, что Бачульской у них скучно и что она смотрит на нее с сожалением. Но это было не так. Бачульская, действительно, испытывала жуткое чувство, которое она испытывала и раньше... О, ведь, ея сердце давно уже билось вот в этих комнатах, и ей делалось жаль самой себя, жаль того чувство, которое не нашло ответа, -- вообще, она чувствовала себя вот в этих стенах собственной тенью. Анита как ни храбрилась раньше, никак не могла спросить Бачульскую о таинственном новорожденном. Слова застывали у нея на языке. Когда горничная пришла сказать, что обед готов, Анита еще задержала Бачульскую в своей комнате и все-таки ничего не могла сказать. Когда оне вышли в столовую, за обеденным столом "на своем месте" уже сидел доктор Гаузер, завешанный салфеткой. Старик очень некстати поднял разговор о несостоявшейся дуэли и в пылу негодования заявил, что сам вызовет г. Васяткина и заставит драться. -- Если он честный и порядочный человек, -- прибавил старик, поднимая брови. Потом старик проговорил совсем другим тоном: -- О, время доктора Гаузера прошло и теперь уже никому не нужно вызывать его и на дуэль, чтобы убивать. Всему свое время... да!..