Слушая эти неожиданные признания, которые вызвали во мне, кроме удивления, ещё и неприятные воспоминания о поступке моих родителей, бросивших меня в детдоме, я все же пожалел профессора – отца Марины, с которой меня связывали нежные чувства и взаимная любовь. После этого разговора я поделился с ней своими опасениями, на что она мне ответила:
– С отцом всегда творилось что-то странное. Мы с мамой привыкли к его фокусам, ведь ты же видишь, что он – не от мира сего. Но сейчас меня волнует другое. Мы, кажется, с тобой залетели. Я только что была у гинеколога, и он сказал, что у меня второй месяц беременности.
Я не знал, радоваться мне этому сообщению или огорчаться. Однако мое смятение длилось недолго. Я обнял Марину и, поцеловав в губы, спросил:
– Надеюсь, твой отец не будет протестовать против нашей свадьбы?
Её глаза засветились радостным блеском, и она воскликнула:
– Ты – молодец! Это можно понимать, как твое предложение? Я думаю, что отец будет согласен, ну, а с мамой я всё улажу.
В приподнятом настроении я покинул квартиру своей невесты, прихватив томик Шекспира. Однако, в общежитии меня, словно громом, поразило одно открытие. Из томика выпали листы бумаги, написанные мелким почерком. Как только я начал их читать, мое горло сдавило удушье и мне показалось, что земля уходит из-под моих ног.
Это было письмо к профессору, и, если вы желаете, я вам его прочту".
Я не возражал, и мой собеседник, вынув из замусоленного конверта оставшуюся пачку бумаг, приступил к чтению. По мере того, как он читал, его лоб покрывался испариной. Иногда он приходил в крайнее возбуждение. Казалось, что он заново переживает какую-то драму. Я внимательно слушал его срывающийся голос, стараясь проникнуть в неведомую мне тайну.